Приключения Оливера Твиста | |
конов, который иные глубокомысленные философы положили в основу всех де-
яний и поступков Природы! Упомянутые философы очень мудро свели действия
этой доброй леди к правилам и теориям и, делая весьма любезный и прият-
ный комплимент ее высокой мудрости и разуму, совершенно устранили все,
что имеет отношение к сердцу, великодушным побуждениям и чувствам. Ибо
эти качества вовсе не достойны особы, которая со всеобщего согласия
признана стоящей выше многочисленных маленьких слабостей и недостатков,
присущих ее полу.
Если бы мне нужно было еще какое-нибудь доказательство в пользу фило-
софического характера поведения этих молодых джентльменов, я бы тотчас
обрел его в том факте (уже отмеченном в предшествующей части этого по-
вествования), что они отказались от погони, когда всеобщее внимание сос-
редоточилось на Оливере, и немедленно отправились домой кратчайшим пу-
тем. Хотя я не намерен утверждать, что прославленные, всеведущие мудрецы
имеют обыкновение сокращать пути, ведущие к великим умозаключениям (в
сущности, они скорее расположены увеличивать расстояние с помощью раз-
личных многоречивых уклонений и колебаний, подобных тем, которым склонны
предаваться пьяные под натиском слишком мощного потока мыслей), но я на-
мерен сказать и говорю с уверенностью, что многие великие философы, раз-
вивая теории, проявляют большую мудрость и предусмотрительность, прини-
мая меры против всех случайностей, какие могут быть им хоть сколько-ни-
будь опасны. Таким образом, для того чтобы принести великое добро, вы
имеете право сотворить маленькое зло и можете пользоваться любыми
средствами, которые будут оправданы намеченной вами целью. Определить
степень добра и степень зла и даже разницу между ними всецело предостав-
ляется усмотрению заинтересованного в этом философа, дабы он их устано-
вил путем ясного, разумного и беспристрастного исследования каждого
частного случая.
Оба мальчика быстро пробежали запутаннейшим лабиринтом узких улиц и
дворов и тогда только рискнули остановиться в низком и темном подъезде.
Постояв здесь молча ровно столько времени, сколько нужно было, чтобы от-
дышаться и обрести дар речи, юный Бейтс весело взвизгнул и, залившись
неудержимым смехом, бросился на крылечко и начал по нему кататься вне
себя от восторга.
- В чем дело? - осведомился Плут.
- Ха-ха-ха! - заливался Чарли Бейтс.
- Заткни глотку, - приказал Плут, осторожно озираясь. - Хочешь, чтобы
тебя сцапали, дурак?
- Я не могу удержаться, - сказал Чарли, - не могу удержаться! Как он
улепетывал, сворачивая за угол, налетал на тумбы и опять пускался бе-
жать, словно и сам он железный, как тумба, а утиралка у меня в кармане,
а я ору ему вслед. Ах, боже мой!
Живое воображение юного Бейтса воспроизвело всю сцену в слишком ярких
красках. При этом восклицании он снова стал кататься по крылечку и захо-
хотал еще громче.
- Что скажет Феджин? - спросил Плут, воспользовавшись минутой, когда
его приятель снова задохнулся от смеха.
- Что? - переспросил Чарли Бейтс.
- Вот именно - что? - повторил Плут.
- А что же он может сказать? - спросил Чарли, внезапно перестав весе-
литься, потому что вид у Плута был серьезный. - Что он может сказать?
Мистер Даукинс минуты две свистел, затем, сняв шляпу, почесал голову
и трижды кивнул.
- Что ты хочешь сказать? - спросил Чарли.
- Тра-ля-ля! Вздор и чепуха, черт подери! - сказал Пим. И на умной
его физиономии появилась усмешка.
Это было пояснение, но неудовлетворительное. Юный Бейтс нашел его та-
ковым и повторил:
- Что ты хочешь сказать?
Чарли ничего не ответил; надев шляпу и подобрав полы своего длинного
сюртука, он подпер щеку языком, раз шесть по привычке, но выразительно,
щелкнул себя но переносице и, повернувшись на каблуках, шмыгнул во двор.
Юный Бейтс с задумчивой физиономией последовал за ним.
Несколько минут спустя после этого разговора шаги на скрипучей лест-
нице привлекли внимание веселого старого джентльмена, который сидел у
очага, держа в левой руке дешевую колбасу и хлеб, а в правой - складной
нож: на тагане стояла оловянная кастрюля. Отвратительная улыбка появи-
лась на его бледном лице, когда Он оглянулся и, зорко посматривая из-под
густых рыжих бровей, повернулся к двери и стал прислушиваться.
- Что же это? - пробормотал еврей, изменившись в лице. - Только двое?
Где третий? Не могли же они попасть в беду.
Шаги приближались; они уже слышались с площадки лестницы. Дверь мед-
ленно открылась, и Плут с Чарли Бейтсом, войдя, закрыли ее за собой.
ГЛАВА XIII Понятливый читатель знакомится с новыми лицами; в связи с
этим повествуется о разных занимательных предметах, имеющих отношение к
этой истории
- Где Оливер? - с грозным видом спросил еврей и вскочил. - Где
мальчик?
Юные воришки смотрели на своего наставника, встревоженные его поры-
вистым движением, и с беспокойством переглянулись. Но они ничего не от-
ветили.
- Что случилось с мальчиком? - крикнул еврей, крепко схватив Плута за
шиворот и осыпая его отвратительными ругательствами. - Отвечай, или я
тебя задушу!
Мистер Феджин отнюдь не шутил, и Чарли Бейтс, который почитал разум-
ным заботиться о собственной безопасности и не видел ничего невероятного
в том, что затем наступит и его черед погибнуть от удушения, упал на ко-
лени и испустил громкий, протяжный, несмолкающий рев - нечто среднее
между ревом бешеного быка и ревом рупора.
- Будешь ты говорить? - рявкнул еврей, встряхивая Плута с такой си-
лой, что казалось поистине чудесным, как тот не выскочит из своего широ-
кого сюртука.
- Ищейки его сцапали, и конец делу! - сердито сказал Плут. - Пустите
меня, слышите!
Рванувшись и выскользнув из широкого сюртука, который остался в руках
еврея. Плут схватил вилку для поджаривания гренок и замахнулся, целясь в
жилет веселого старого джентльмена; если бы это увенчалось успехом, ста-
рик лишился бы некоторой доли веселости, которую нелегко было бы возмес-
тить.
В этот критический момент еврей отскочил с таким проворством, какого
трудно было ожидать от человека, по-видимому столь немощного и дряхлого,
и, схватив кувшин, замахнулся, чтобы швырнуть его в голову противнику.
Но так как в эту минуту Чарли Бейтс привлек его внимание поистине устра-
шающим воем, он внезапно передумал и запустил кувшином в этого молодого
джентльмена.
- Что за чертовщина! - проворчал чей-то бас. - Кто Это швырнул? Хоро-
шо, что в меня попало пиво, а не кувшин, не то я бы кое с кем расправил-
ся!.. Ну конечно! Кто же, кроме этого чертова богача, грабителя, старого
еврея, станет зря расплескивать напитки! Разве что воду, - да и воду
только в том случае, если каждые три месяца обманывает Водопроводную
компанию... В чем дело, Феджин? Черт меня подери, если мой шарф не вымок
в пиве!.. Ступай сюда, подлая тварь, чего торчишь там, за дверью, будто
стыдишься своего хозяина! Сюда!
Субъект, произнесший эту речь, был крепкого сложения детиной лет
тридцати пяти, в черном вельветовом сюртуке, весьма грязных коротких
темных штанах, башмаках на шнуровке и серых бумажных чулках, которые об-
тягивали толстые ноги с выпуклыми икрами, - такие ноги при таком костюме
всегда производят впечатление чего-то незаконченного, если их не украша-
ют кандалы. На голове у него была коричневая шляпа, а на шее пестрый
шарф, длинными, обтрепанными концами которого он вытирал лицо, залитое
пивом. Когда он покончил с Этим делом, обнаружилось, что лицо у него ши-
рокое, грубое, несколько дней не знавшее бритвы; глаза были мрачные;
один из них обрамляли разноцветные пятна, свидетельствующие о недавно
полученном ударе.
- Сюда, слышишь? - проворчал этот симпатичный субъект.
Белая лохматая собака с исцарапанной мордой прошмыгнула в комнату.
- Почему не входила раньше? - сказал субъект. - Слишком возгордилась,
чтобы показываться со мной на людях? Ложись!
Приказание сопровождалось пинком, отбросившим животное в другой конец
комнаты. Однако пес, по-видимому, привык к этому: очень спокойно он
улегся в углу, не издавая ни звука, раз двадцать в минуту мигая своими
недобрыми глазами, и, казалось, принялся обозревать комнату.
- Чем это вы тут занимаетесь: мучите мальчиков, жадный, скупой, нена-
сытный старик, укрыватель краденого? - спросил детина, преспокойно уса-
живаясь. - Удивляюсь, как это они вас еще не прикончили! Я бы на их мес-
те это сделал! Я бы давным-давно это сделал, будь я вашим учеником и...
нет, продать вас мне бы не удалось, куда вы годны?! Разве что сохранять
вас, как редкую уродину, в стеклянной банке, да таких больших стеклянных
банок, кажется, не делают.
- Тише! - дрожа, проговорил еврей. - Мистер Сайкс, не говорите так
громко.
- Бросьте этих мистеров! - отозвался детина. - У вас всегда что-то
недоброе на уме, когда вы начинаете Этак выражаться. Вы мое имя знаете -
стало быть, так меня и называйте! Я его не опозорю, когда час пробьет!
- Вот именно, совершенно верно. Билл Сайкс, - с гнусным подобострас-
тием сказал еврей. - Вы как будто в дурном расположении духа, Билл?
- Может быть, и так, - ответил Сайкс. - Я бы сказал, что и вы не в
своей тарелке, или вы считаете, что никому не приносите убытка, когда
швыряетесь кувшинами или выдаете...
- Вы с ума сошли? - вскричал еврей, хватая его за рукав и указывая на
мальчиков.
Мистер Сайкс удовольствовался тем, что затянул воображаемый узел под
левым своим ухом и склонил голову к правому плечу, - по-видимому, еврей
прекрасно понял этот пантомим. Зятем на жаргоне, которым были в изобилии
приправлены все его речи, - если бы привести его здесь, он был бы реши-
тельно непонятен, - мистер Сайкс потребовал себе стаканчик.
- Только не подумайте всыпать туда яду, - сказал он.
Это было сказано в шутку, но если бы он видел, как еврей злобно при-
щурился и повернулся к буфету, закусив бледные губы, быть может, ему
пришло бы в голову, что предосторожность не является излишней и веселому
с гарему джентльмену во всяком случае не чуждо желание улучшить изделие
винокура.
Пропустив два-три стаканчика, мистер Сайкс снизошел до того, что об-
ратил внимание на молодых джентльменов; такая любезность с его стороны
привела к беседе, в которой причины и подробности ареста Оливера были
детально изложены с теми изменениями и уклонениями от истины, какие Плут
считал наиболее уместными при данных обстоятельствах.
- Боюсь, - произнес еврей, - как бы он не сказал чего-нибудь, что до-
ведет нас до беды...
- Все может быть, - со злобной усмешкой отозвался Сайкс. - Вас преда-
дут, Феджин.
- И, знаете ли, я боюсь, - продолжал еврей, как будто не обращая вни-
мания на то, что его прервали, и при этом пристально глядя на своего со-
беседника, - боюсь, что если наша игра проиграна, то это может случиться
и кое с кем другим, а для вас это обернется, пожалуй, хуже, чем для ме-
ня, мой милый.
Детина вздрогнул и круто повернулся к еврею. Но старый джентльмен
поднял плечи до самых ушей, а глаза его рассеянно уставились на противо-
положную стену.
Наступило длительное молчание. Казалось, каждый член почтенного об-
щества погрузился в свои собственные размышления, не исключая и собаки,
которая злорадно облизывалась, как будто подумывая о том, чтобы атако-
вать ноги первого джентльмена или леди, которых случится ей встретить,
когда она выйдет на улицу.
- Кто-нибудь должен разузнать, что там произошло, в камере судьи, -
сказал мистер Сайкс, заметно умерив тон.
Еврей в знак согласия кивнул головой.
- Если он не донес и посажен в тюрьму, бояться нечего, пока его не
выпустят, - сказал мистер Сайкс, - а потом уж нужно о нем позаботиться.
Вы должны какнибудь заполучить его в свои руки.
Еврей снова кивнул головой.
Такой план действий был разумен, но, к несчастью, ему препятствовало
одно весьма серьезное обстоятельство. Дело в том, что Плут, Чарли Бейтс,
Феджин и мистер Уильям Сайкс питали глубокую и закоренелую антипатию к
прогулкам около полицейского участка на любом основании и под любым
предлогом.
Как долго могли бы они сидеть и смотреть друг на друга, пребывая в
неприятном состоянии нерешительности, угадать трудно. Впрочем, нет необ-
ходимости делать какие бы то ни было догадки, так как внезапное появле-
ние двух молодых леди, которых уже видел раньше Оливер, оживило беседу.
- Как раз то, что нам нужно! - сказал еврей. - Бет пойдет. Ты пой-
дешь, моя милая?
- Куда? - осведомилась молодая леди.
- Всего-навсего в полицейский участок, моя милая, - вкрадчиво сказал
еврей.
Нужно воздать должное молодой леди: она не объявила напрямик, что не
хочет идти, но выразила энергическое и горячее желание "быть проклятой,
если она туда пойдет". Эта вежливая и деликатная уклончивость свиде-
тельствовала о том, что молодая леди отличалась прирожденной учтивостью,
которая препятствовала ей огорчить ближнего прямым и резким отказом.
Физиономия у еврея вытянулась. Он отвернулся от Этой молодой леди,
которая была в ярком, если не великолепном наряде - красное платье, зе-
леные ботинки, желтые папильотки, - и обратился к другой.
- Нэнси, милая моя, - улещивал ее еврей, - что ты скажешь?
- Скажу, что это не годится, стало быть нечего настаивать, Феджин, -
ответила Нэнси.
- Что ты хочешь этим сказать? - вмешался мистер Сайкс, бросая на нее
мрачный взгляд.
- То, что сказала, Билл, - невозмутимо отозвалась леди.
- Да ведь ты больше всех подходишь для этого, - произнес мистер
Сайкс. - Здесь о тебе никто ничего не Знает.
- А так как я и не хочу, чтобы знали, - с тем же спокойствием отвеча-
ла Нэнси, - то скорее скажу "нет", чем "да", Билл.
- Она пойдет, Феджин, - сказал Сайкс.
- Нет, она не пойдет, Феджин, - сказала Нэнси.
- Она пойдет, Феджин, - сказал Сайкс.
И мистер Сайкс не ошибся. С помощью угроз, посулов и подачек упомяну-
тую леди в конце концов заставили взять на себя это поручение. В самом
деле, ей не могли воспрепятствовать соображения, какие удерживали ее лю-
безную подругу: не так давно переселившись из отдаленных, но аристокра-
тических окрестностей рэтклифской большой дороги в Филд-Лейн, она могла
не опасаться, что ее узнает кто-нибудь из многочисленных знакомых.
И вот, повязав поверх платья чистый белый передник и запрятав па-
пильотки под соломенную шляпку - эти принадлежности туалета были извле-
чены из неисчерпаемых запасов еврея, - мисс Нэнси приготовилась выпол-
нить поручение.
- Подожди минутку, моя милая, - сказал еврей, протягивая ей корзинку
с крышкой. - Держи ее в руках. Она тебе придаст более пристойный вид.
- Феджин, дайте ей ключ от двери, пусть она держит его в руке, - ска-
зал Сайкс. - Это покажется естественным и приличным.
- Совершенно верно, мой милый, - сказал еврей, вешая молодой леди
большой ключ от двери на указательный палец правой руки. - Вот так!
Прекрасно! Прекрасно, моя милая! - сказал еврей, потирая руки.
- Ох, братец! Мой бедный, милый, ни в чем не повинный братец! - воск-
ликнула Нэнси, заливаясь слезами и в отчаянии теребя корзиночку и двер-
ной ключ. - Что с ним случилось? Куда они его увели? Ох, сжальтесь надо
мной, скажите мне, джентльмены, что сделали с бедным мальчиком? Умоляю
вас, скажите, джентльмены!
Произнеся эти слова, к бесконечному восхищению слушателей, очень жа-
лобным, душераздирающим голосом, мисс Нэнси умолкла, подмигнула всей
компании, улыбнулась, кивнула головой и скрылась.
- Ах, мои милые, какая смышленая девушка! - воскликнул еврей, повора-
чиваясь к своим молодым друзьям и торжественно покачивая головой, как бы
призывая их следовать блестящему примеру, который они только что лицез-
рели.
- Она делает честь своему полу, - промолвил мистер Сайкс, налив себе
стакан и ударив по столу огромным кулаком. - Пью за ее здоровье и желаю,
чтобы все женщины походили на нее!
Пока все эти похвалы расточались по адресу достойной Нэнси, эта моло-
дая леди спешила в полицейское управление, куда вскоре и прибыла благо-
получно, несмотря на вполне понятную робость, вызванную необходимостью
идти по улицам одной, без провожатых.
Войдя с черного хода, она тихонько постучала ключом в дверь одной из
камер и прислушалась. Оттуда не доносилось ни звука; тогда она кашлянула
и снова прислушалась. Ответа не было, и она заговорила.
- Ноли, миленький! - ласково прошептала Нэнси. - Ноли!
В камере не было никого, кроме жалкого, босого преступника, аресто-
ванного за игру на флейте; так как его преступление против общества было
вполне доказано, мистер Фэнг приговорил его к месяцу заключения в испра-
вительном доме, заметив весьма кстати и юмористически, что раз у него
такой избыток дыхания, полезнее будет потратить его на ступальное коле-
со, чем на музыкальный инструмент. Преступник ничего не отвечал, ибо
мысленно оплакивал флейту, конфискованную в пользу графства. Тогда Нэнси
подошла к следующей камере и постучалась.
- Что нужно? - отозвался тихий, слабый голос.
- Нет ли здесь маленького мальчика? - спросила Нэнси, предварительно
всхлипнув.
- Нет! - ответил заключенный. - Боже упаси!
Это был шестидесятипятилетний бродяга, приговоренный к тюремному зак-
лючению за то, что не играл на флейте, - иными словами, просил милостыню
на улице и ничего не делал для того, чтобы заработать себе на жизнь. В
смежной камере сидел человек, который отправлялся в ту же самую тюрьму,
так как торговал вразнос оловянными кастрюлями, не имея разрешения, -
иными словами, уклонялся от уплаты налогов и делал что-то для того, что-
бы заработать себе на жизнь.
Но так как никто из этих преступников не отзывался на имя Оливера и
ничего о нем не знал, Нэнси обратилась непосредственно к добродушному
старику в полосатом жилете и со стонами и причитаниями, - они казались
особенно жалобными, ибо она искусно теребила корзинку и ключ, - потребо-
вала у пего своего милого братца.
- У меня его нет, моя милая, - сказал старик.
- Где же он? - взвизгнула Нэнси.
- Его забрал с собой джентльмен, - ответил тот.
- Какой джентльмен? Боже милостивый! Какой джентльмен? - вскричала
Нэнси.
В ответ на этот невразумительный вопрос старик сообщил взволнованной
"сестре", что Оливеру стало дурно в камере судьи, что его оправдали, так
как один свидетель показал, будто кража совершена не им, а другими
мальчиками, оставшимися на свободе, и что истец увез Оливера, лишившего-
ся чувств, к себе, в свой собственный дом. Об этом доме ее собеседник
знал только, что он находится где-то в Пентонвиле, - это слово он расс-
лышал, когда давались указания кучеру.
В ужасном смятении и растерянности несчастная молодая женщина, шата-
ясь, поплелась к воротам, а затем, сменив нерешительную поступь на быст-
рый бег, вернулась к дому еврея самыми запутанными и извилистыми путями,
какие только могла придумать.
Мистер Билл Сайкс, едва успев выслушать отчет о ее походе, поспешно
кликнул белую собаку и, надев шляпу, стремительно удалился, не тратя
времени на такую формальность, как пожелание остальной компании счастли-
во оставаться.
- Милые мои, мы должны узнать, где он... Его нужно найти! - в страш-
ном волнении сказал еврей. - Чарли, ты пока ничего не делай, только шны-
ряй повсюду, пока не добудешь о нем каких-нибудь сведений. Нэнси, моя
милая, мне во что бы то ни стало нужно его отыскать. Я тебе доверяю во
всем, моя милая, - тебе и Плуту! Постойте, постойте, - добавил еврей,
дрожащей рукой отпирая ящик стола, - вот вам деньги, милые мои. Я на се-
годня закрываю лавочку. Вы знаете, где меня найти! Не задерживайтесь
здесь ни на минуту. Ни на секунду, мои милые!
С этими словами он вытолкнул их из комнаты и, старательно повернув
два раза ключ в замке и заложив дверь засовом, достал из потайного мес-
течка шкатулку, которую случайно увидел Оливер. Затем он торопливо начал
прятать часы и драгоценные вещи у себя под одеждой.
Стук в дверь заставил его вздрогнуть и оторваться от Этого занятия.
- Кто там? - крикнул он пронзительно.
- Я! - раздался сквозь замочную скважину голос Плута.
- Ну, что еще? - нетерпеливо крикнул еврей.
- Нэнси спрашивает, куда его тащить - в другую берлогу? - осведомился
Плут.
- Да! - ответил еврей. - Где бы она его не сцапала! Отыщите его, оты-
щите, вот и все! Я уж буду знать, что дальше делать. Не бойтесь!
Мальчик буркнул, что он понимает, и бросился догонять товарищей.
- Пока что он не выдал, - сказал еврей, принимаясь За прежнюю работу.
- Если он вздумает болтать о нас своим новым друзьям, мы еще успеем
заткнуть ему глотку.
ГЛАВА XIV, заключающая дальнейшие подробности о пребывании Оливера у
мистера, Браунлоу, а также замечательное пророчество, которое некий мис-
тер Гримуиг изрек касательно Оливера, когда тот отправился исполнять по-
ручение.
Оливер быстро пришел в себя после обморока, вызванного внезапным
восклицанием мистера Браунлоу, а старый джентльмен и миссис Бэдуин в
дальнейшем старательно избегали упоминать о портрете: разговор не имел
ни малейшего отношения ни к прошлой жизни Оливера, ни к его видам на бу-
дущее и касался лишь тех предметов, которые могли позабавить его, но не
взволновать. Оливер был все еще слишком слаб, чтобы вставать к завтраку,
но на следующий день, спустившись в комнату экономки, он первым делом
бросил нетерпеливый взгляд на стену в надежде снова увидеть лицо прек-
расной леди. Однако его ожидания были обмануты - портрет убрали.
- А, вот что! - сказала экономка, проследив за взглядом Оливера. -
Как видишь, его унесли.
- Вижу, что унесли, сударыня, - ответил Оливер. - Зачем его убрали?
- Его сняли, дитя мое, потому что, по мнению мистера Браунлоу, он как
будто тебя беспокоил. А вдруг он, знаешь ли, помешал бы выздоровлению, -
сказала старая леди.
- О, право же нет! Он меня не беспокоил, сударыня, - сказал Оливер. -
Мне приятно было смотреть на него. Я очень его полюбил.
- Ну-ну! - благодушно сказала старая леди. - Постарайся, дорогой мой,
как можно скорее поправиться, и тогда портрет будет повешен на прежнее
место. Это я тебе обещаю! А теперь поговорим о чем-нибудь другом.
Вот все сведения, какие мог получить в то время Оливер о портрете. В
ту пору он старался об этом не думать, потому что старая леди была очень
добра к тему во время его болезни; и он внимательно выслушивал бесконеч-
ные истории, какие она ему рассказывала о своей милой и прекрасной доче-
ри, вышедшей замуж за милого и прекрасного человека и жившей в деревне,
и о сыне, который служил клерком у купца в Вест-Индии и был также безуп-
речным молодым человеком, и четыре раза в год посылал домой такие почти-
тельные письма, что у нее слезы навертывались на глаза при упоминании о
них. Старая леди долго распространялась о превосходных качествах своих
детей, а также и о достоинствах своего доброго, славного мужа, который -
бедная, добрая душа! - умер ровно двадцать шесть лет назад... А затем
наступало время пить чай. После чаю она принималась обучать Оливера
криббеджу, который он усваивал с такой же легкостью, с какой она его
преподавала; и в эту игру они играли с большим интересом и торжественно-
стью, пока не наступал час, когда больному надлежало дать теплого вина с
водой и уложить его в мягкую постель.
Это были счастливые дни - дни выздоровления Оливера. Все было так
мирно, чисто и аккуратно, все были так добры и ласковы, что после шума и
сутолоки, среди которых протекала до сих пор его жизнь, ему казалось,
будто он в раю. Как только он окреп настолько, что мог уже одеться, мис-
тер Браунлоу приказал купить ему новый костюм, новую шляпу и новые баш-
маки. Когда Оливеру объявили, что он может распорядиться по своему ус-
мотрению старым своим платьем, он отдал его служанке, которая была очень
добра к нему, и попросил ее продать это старье какому-нибудь еврею, а
деньги оставить себе. Эту просьбу она с готовностью исполнила. И когда
Оливер, стоя у окна гостиной, увидел, как еврей спрятал платье в свой
мешок и удалился, он пришел в восторг при мысли, что эти вещи унесли и
теперь ему уже не грозит опасность снова их надеть. По правде сказать,
это были жалкие лохмотья, и у Оливера никогда еще не бывало нового кос-
тюма.
Однажды вечером, примерно через неделю после истории с портретом,
когда Оливер разговаривал с миссис Бэдуин, мистер Браунлоу прислал ска-
зать, что хотел бы видеть Оливера Твиста у себя в кабинете и потолковать
с ним немного, если он хорошо себя чувствует.
- Господи, спаси и помилуй нас! Вымой руки, дитя мое, и дай-ка я хо-
рошенько приглажу тебе волосы! - воскликнула миссис Бэдуин. - Боже мой!
Знай мы, что он пожелает тебя видеть, мы бы надели тебе чистый воротни-
чок и ты засиял бы у нас, как новенький шестипенсовик!
Оливер повиновался старой леди, и хотя она горько сетовала о том, что
теперь уже некогда прогладить гофрированную оборочку у воротничка его
рубашки, он казался очень хрупким и миловидным, несмотря на отсутствие
столь важного украшения, и она, с величайшим удовольствием осмотрев его
с головы до НОР, пришла к выводу, что даже если бы их и предупредили
заблаговременно, вряд ли можно было сделать его еще красивее.
Ободренный этими словами, Оливер постучал в дверь кабинета.
Когда мистер Браунлоу предложил ему войти, он очутился в маленькой
комнатке, заполненной книгами, с окном, выходившим в красивый садик. К
окну был придвинут стол, за которым сидел и читал мистер Браунлоу. При
виде Оливера он отложил в сторону книгу и предложил ему подойти к столу
и сесть. Оливер повиновался, удивляясь, где можно найти людей, которые
бы читали такое множество книг, казалось написанных для того, чтобы сде-
лать человечество более разумным. До сей поры это является загадкой и
для людей более искушенных, чем Оливер Твист.
- Много книг, не правда ли, мой мальчик? - спросил мистер Браунлоу,
заметив, с каким любопытством Оливер посматривал на книжные полки, под-
нимавшиеся от пола до потолка.
- Очень много, сэр, - ответил Оливер. - Столько я никогда не видал.
- Ты их прочтешь, если будешь вести себя хорошо, - ласково сказал
старый джентльмен, - и тебе это понравится больше, чем рассматривать пе-
реплеты. А впрочем, не всегда: бывают такие книги, у которых самое луч-
шее - корешок и обложка.
- Должно быть, это вон те тяжелые книги, сэр, - заметил Оливер, ука-
зывая на большие томы в раззолоченных переплетах.
- Не обязательно, - ответил старый джентльмен, гладя его по голове и
улыбаясь. - Бывают книги такие же тяжелые, но гораздо меньше этих. А те-
бе бы не хотелось вырасти умным и писать книги?
- Я думаю, мне больше бы хотелось читать их, сэр, - ответил Оливер.
- Как! Ты не хотел бы писать книги? - спросил старый джентльмен.
Оливер немножко подумал, а потом сообщил, что, пожалуй, гораздо лучше
продавать книги; в ответ на это старый джентльмен от души рассмеялся и
объявил, что он неплохо сказал. Оливер обрадовался, хотя понятия не имел
о том, что тут хорошего.
- Прекрасно! - сказал старый джентльмен, перестав смеяться. - Не бой-
ся! Мы из тебя не сделаем писателя, раз есть возможность научиться како-
му-нибудь честному ремеслу или стать каменщиком.
- Благодарю вас, сэр, - сказал Оливер.
Услыхав его серьезный ответ, старый джентльмен снова расхохотался и
сказал что-то о странностях инстинкта, но Оливер не понял и не обратил
на это внимания.
- А теперь, мой мальчик, - продолжал мистер Браунлоу, говоря - если
это было возможно - еще более ласково, но в то же время лицо его было
такое серьезное, какого Оливер никогда еще у него не видывал, - я хочу,
чтобы ты с величайшим вниманием выслушал то, что я намерен сказать. Я
буду говорить с тобой совершенно откровенно, потому что я уверен: ты мо-
жешь понять меня не хуже, чем многие другие старше тебя.
- О, прошу вас, сэр, не говорите мне, что вы хотите меня прогнать! -
воскликнул Оливер, испуганный серьезным тоном старого джентльмена. - Не
выбрасывайте меня за дверь, чтобы я снова бродил по улицам! Позвольте
мне остаться здесь и быть вашим слугой. Не отсылайте меня назад, в то
ужасное место, откуда я пришел! Пожалейте бедного мальчика, сэр!
- Милое мое дитя, - сказал старый джентльмен, растроганный неожидан-
ной и горячей мольбой Оливера, - тебе незачем бояться, что я тебя ког-
да-нибудь покину, если ты сам не дашь повода...
- Никогда, никогда этого не случится, сэр! - перебил Оливер.
- Надеюсь, - ответил старый джентльмен. - Не думаю, чтобы ты ког-
да-нибудь это сделал. Мне приходилось быть обманутым теми, кому я ста-
рался помочь, но я весьма расположен верить тебе, и мне самому непонят-
но, почему я тобой так интересуюсь. Люди, которым я отдал самую горячую
свою любовь, лежат в могиле; и хотя вместе с ними погребены счастье и
радость моей жизни, я не превратил своего сердца в гробницу и оставил
его открытым для - лучших моих чувств. Глубокая скорбь только укрепила
эти чувства и очистила их.
Так как старый джентльмен говорил тихо, обращаясь скорее к самому се-
бе, чем к своему собеседнику, а затем умолк, то и Оливер не нарушал мол-
чания.
- Так-то! - сказал, наконец, старый джентльмен более веселым тоном. -
Я заговорил об этом только потому, что сердце у тебя молодое и ты, узнав
о моих горестях и страданиях, постараешься, быть может, не доставлять
мне еще новых огорчений. По твоим словам, ты сирота и у тебя нет ни еди-
ного друга; сведения, какие мне удалось получить, подтверждают эти сло-
ва. Расскажи мне все о себе: откуда ты пришел, кто тебя воспитал и как
ты попал в ту компанию, в какой я тебя нашел? Говори правду, и пока я
жив, у тебя всегда будет друг.
В течение нескольких минут всхлипывания мешали Оливеру говорить; ког-
да же он собрался рассказать о том, как его воспитывали на ферме и как
мистер Бамбл отвел его в работный дом, раздался отрывистый, нетерпеливый
двойной удар в парадную дверь, и служанка, взбежав по лестнице, доложила
о приходе мистера Гримуига.
- Он идет сюда? - осведомился мистер Браунлоу.
- Да, сэр, - ответила служанка. - Он спросил, есть ли в доме сдобные
булочки, и, когда я ответила утвердительно, объявил, что пришел пить
чай.
Мистер Браунлоу улыбнулся и, обратившись к Оливеру, пояснил, что мис-
тер Гримуиг - старый его друг, и пусть Оливер не обращает внимания на
его несколько грубоватые манеры, ибо в сущности он достойнейший человек,
о чем имел основания знать мистер Браунлоу.
- Мне уйти вниз, сэр? - спросил Оливер.
- Нет, - ответил мистер Браунлоу, - я бы хотел, чтобы ты остался.
В эту минуту в комнату вошел, опираясь на толстую трость, дородный
старый джентльмен, слегка прихрамывающий на одну ногу; на нем был синий