Приключения Оливера Твиста | |
надежды. Старожилы не помнили, чтобы так свирепствовала корь и так коси-
ла младенцев; и много траурных процессий возглавлял маленький Оливер в
шляпе с лентой, спускавшейся до колен, к невыразимому восторгу и умиле-
нию всех матерей города. Так как Оливер принимал участие вместе со своим
хозяином также и в похоронах взрослых людей, чтобы приобрести невозмути-
мую осанку и умение владеть собой, насущно необходимые безупречному гро-
бовщику, то у него было немало случаев наблюдать превосходное смирение и
твердость, с какими иные сильные Духом люди переносят испытания и утра-
ты.
Так, например, когда Сауербери получал заказ на погребение какой-ни-
будь богатой старой леди или джентльмена, окруженных множеством племян-
ников и племянниц, которые в течение всей болезни были поистине безутеш-
ны и предавались безудержной скорби даже на глазах посторонних, - эти
самые особы чувствовали себя прекрасно в своем кругу и были весьма без-
заботны, беседуя между собой столь весело и непринужденно, словно не
случилось ровно ничего, что могло бы нарушить их покой. Да и мужья пере-
носили потерю своих жен с героическим спокойствием. В свою очередь жены,
облекаясь в траур по своим мужьям, не только не горевали в этой одежде
скорби, но как будто заботились о том, чтобы она была изящна и к лицу
им. Можно было также заметить, что леди и джентльмены, претерпевавшие
жестокие муки при церемонии погребения, приходили в себя немедленно по
возвращении домой и совершенно успокаивались еще до окончания чаепития.
Видеть все это было очень приятно и назидательно, и Оливер наблюдал за
происходящим с великим восхищением.
Утверждать с некоторой степенью достоверности, будто пример этих доб-
рых людей научил Оливера покорности судьбе, я не могу, хотя и являюсь
его биографом; но я могу решительно заявить, что в течение многих меся-
цев он смиренно выносил помыкание и насмешки Ноэ Клейпола, который стал
обращаться с ним гораздо хуже, чем раньше, ибо почувствовал зависть,
когда новый ученик получил черный жезл и ленту на шляпу, тогда как он,
старый ученик, по-прежнему ходил в шапке блином и в кожаных штанах. Шар-
лотт относилась к Оливеру плохо, потому что плохо относился к нему Ноэ;
а миссис Сауербери оставалась непримиримым его врагом, потому что мистер
Сауербери не прочь был стать его другом; и вот между этими тремя лицами,
с одной стороны, и обилием похорон, с другой, Оливер чувствовал себя,
пожалуй, не так приятно, как голодная свинья, когда ее по ошибке заперли
в амбар с зерном при пивоварне.
А теперь я приступаю к очень важному эпизоду в истории Оливера, ибо
мне предстоит поведать о происшествии, которое, хотя и может показаться
пустым и незначительным, косвенным образом повлекло за собой существен-
ную перемену во всех его делах и видах на будущее.
Однажды Оливер и Ноэ спустились, по обыкновению, в обеденный час в
кухню, чтобы угоститься бараниной - кусок был самый дрянной, фунта в
полтора, - когда Шарлотт вызвали из кухни, а Ноэ Клейпол, голодный и
злой, решил, что этот короткий промежуток времени он использует наилуч-
шим образом, если станет дразнить и мучить юного Оливера Твиста.
Намереваясь предаться сей невинной забаве, Ноэ положил ноги на покры-
тый скатертью стол, потянул Оливера за волосы, дернул его за ухо и выс-
казал мнение, что он "подлиза"; далее он заявил о своем желании видеть,
как его вздернут на виселицу, когда бы ни наступило это приятное собы-
тие, и сделал ряд других язвительных замечаний, каких можно было ждать
от столь зловредного и испорченного приютского мальчишки. Но так как ни
одна из этих насмешек не достигла желанной цели - не довела Оливера до
слез, - Ноэ попытался проявить еще больше остроумия и совершил то, что
многие пошлые остряки, пользующиеся большей славой, чем Ноэ, делают и по
сей день, когда хотят поиздеваться над кем-либо. Он перешел на личности.
- Приходский щенок, - начал Ноэ, - как поживает твоя мать?
- Она умерла, - ответил Оливер. - Не говорите о ней ни слова.
При этом Оливер вспыхнул, стал дышать прерывисто, а губы и ноздри его
начали как-то странно подергиваться, что, по мнению мистера Клейпола,
неминуемо предвещало бурные рыдания. Находясь под этим впечатлением, он
снова приступил к делу.
- Отчего она умерла, приходский щенок? - спросил Ноэ.
- От разбитого сердца, так мне говорили старые сиделки, - сказал Оли-
вер, не столько отвечая Ноэ, сколько думая вслух. - Мне кажется, я пони-
маю, что значит умереть от разбитого сердца!
- Траляля-ля-ля, приходский щенок! - воскликнул Ноэ, когда слеза ска-
тилась по щеке Оливера. - Что это довело тебя до слез?
- Не вы, - ответил Оливер, быстро смахнув слезу. - Не воображайте!
- Не я, вот как? - поддразнил Ноэ.
- Да, не вы! - резко ответил Оливер. - Ну, а теперь довольно. Больше
ни слова не говорите мне о ней. Лучше не говорите!
- Лучше не говорить! - воскликнул Ноэ. - Вот как! Лучше не говорить!
Приходский щенок, да ты наглец! Твоя мать! Хороша она была, нечего ска-
зать! О, бог ты мой!
Тут Ноэ многозначительно кивнул головой и сморщил, насколько было
возможно, свой крохотный красный носик.
- Знаешь ли, приходский щенок, - ободренный молчанием Оливера, он за-
говорил насмешливым, притворно соболезнующим тоном, - знаешь ли, при-
ходский щенок, теперь уж этому не помочь, да и тогда, конечно, ты не мог
помочь, и я очень этим огорчен. Разумеется, мы все огорчены и очень тебя
жалеем. Но должен же ты знать, приходский щенок, что твоя мать была са-
мой настоящей шлюхой.
- Что вы сказали? - вздрогнув, переспросил Оливер.
- Самой настоящей шлюхой, приходский щенок, - хладнокровно повторил
Ноэ. - И знаешь, приходский щенок, хорошо, что она тогда умерла, иначе
пришлось бы ей исполнять тяжелую работу в Брайдуэле, или отправиться за
океан, или болтаться на виселице, вернее всего - последнее!
Побагровев от бешенства, Оливер вскочил, опрокинул стол и стул, схва-
тил Ноэ за горло, тряхнул его так, что у того зубы застучали, и, вложив
все свои силы в один тяжелый удар, сбил его с ног.
Минуту назад мальчик казался тихим, кротким, забитым существом, каким
его сделало суровое обращение. Но, наконец, дух его возмутился: жестокое
оскорбление, нанесенное покойной матери, воспламенило его кровь. Грудь
его вздымалась; он выпрямился во весь рост; глаза горели; он был сам на
себя не похож, когда стоял, грозно сверкая глазами над трусливым своим
мучителем, съежившимся у его ног, и бросал вызов с энергией, доселе ему
неведомой.
- Он меня убьет! - заревел Ноэ. - Шарлотт! Хозяйка! Новый ученик хо-
чет убить меня! На помощь! На помощь! Оливер сошел с ума! Шарлотт!
На крик Ноэ ответила громким воплем Шарлотт и еще более громким -
миссис Сауербери; первая вбежала в кухню из боковой двери, а вторая пос-
тояла на лестнице, пока окончательно не убедилась в том, что ни малейшая
опасность не угрожает жизни человеческой, если спуститься вниз.
- Ах негодяй! - завизжала Шарлотт, вцепившись в Оливера изо всех сил,
которые были примерно равны силам довольно крепкого мужчины, прекрасно
их развивавшего. - Ах ты маленький неблаго-дар-ный, кро-во-жадный,
мерз-кий негодяй!
И в промежутках между слогами Шарлотт наносила Оливеру полновесные
удары, сопровождая их визгом в утеху всей компании.
Кулак у Шарлотт был довольно тяжелый, но, опасаясь, что кулака будет
мало для усмирения взбешенного Оливера, миссис Сауербери ринулась в кух-
ню и оказала Ноэ помощь, одной рукой придерживая Оливера, а другой цара-
пая ему лицо. При таком благоприятном положении дел Ноэ поднялся с пола
и принялся тузить Оливера кулаками по спине.
Это было, пожалуй, слишком энергическое упражнение, чтобы долго
длиться. Выбившись из сил и устав бить и царапать, они поволокли Оливе-
ра, вырывавшегося и кричавшего, но не устрашенного, в чулан и заперли
его там. Когда с этим было покончено, миссис Сауербери упала в кресло и
залилась слезами.
- Ах, боже мой, она умирает! - воскликнула Шарлотт. - Ноэ, миленький,
стакан воды! Скорей!
- О Шарлотт! - сказала миссис Сауербери, стараясь говорить внятно
вопреки недостатку воздуха и избытку холодной воды, которой Ноэ облил ей
голову и плечи. - О Шарлотт, какое счастье, что нас всех не зарезали в
постели!
- О да! Это - счастье, миссис, - подтвердила та. - Надеюсь только,
что это послужит уроком хозяину, чтобы он впредь не брал этих ужасных
созданий, которые с самой колыбели предназначены стать убийцами и граби-
телями. Бедный Ноэ! Он был едва жив, миссис, когда я вошла.
- Бедняжка! - сказала миссис Сауербери, глядя с состраданием на при-
ютского мальчика.
Ноэ, верхняя жилетная пуговица которого могла бы оказаться примерно
на одном уровне с макушкой Оливера, тер глаза ладонями, пока его осыпали
этими соболезнующими возгласами, и, жалобно всхлипывая, выжал из себя
несколько слезинок.
- Что нам делать! - воскликнула миссис Сауербери. - Вашего хозяина
нет дома, ни единого мужчины нет в доме, а ведь он через десять минут
вышибет эту дверь.
Решительный натиск Оливера на упомянутый кусок дерева делал такое
предположение в высшей степени правдоподобным.
- Ах, боже мой! - сказала Шарлотт. - Не знаю, что делать, миссис...
Не послать ли за полицией?
- Или за солдатами! - предложил мистер Клейпол.
- Нет! - сказала миссис Сауербери, вспомнив о старом приятеле Оливе-
ра. - Бегите к мистеру Бамблу, Ноэ, и скажите ему, чтобы он сейчас же,
не теряя ни минуты, шел сюда! Бросьте искать шапку! Скорей! Вы можете на
бегу прикладывать лезвие ножа к подбитому глазу. Опухоль спадет.
Ноэ не стал тратить времени на ответ и пустился во всю прыть. И как
же были удивлены прохожие при виде приютского мальчика, прокладывавшего
себе дорогу в уличной толчее, без шапки и со складным ножом, приложенным
к глазу.
ГЛАВА VII Оливер продолжает бунтовать
Ноэ Клейпол стремглав мчался по улицам и ни разу не остановился, что-
бы перевести дух, пока не добежал до ворот работного дома. Помешкав
здесь с минутку, чтобы хорошенько запастись всхлипываниями и скорчить
плаксивую и испуганную мину, он громко постучал в калитку и предстал пе-
ред стариком нищим, открывшим ее, с такой унылой физиономией, что даже
этот старик, который и в лучшие времена видел вокруг себя только унылые
лица, с удивлением попятился.
- Что это случилось с мальчиком? - спросил старик нищий.
- Мистера Бамбла! Мистера Бамбла! - закричал Ноэ с ловко разыгранным
отчаянием и таким громким и встревоженным голосом, что эти слова не
только коснулись слуха самого мистера Бамбла, случайно находившегося
поблизости, но привели его в смятение, и он выбежал во двор без треугол-
ки - обстоятельство весьма любопытное и примечательное: оно свиде-
тельствует о том, что даже бидл, действуя под влиянием внезапного и
сильного порыва, может временно потерять самообладание и забыть о
собственном достоинстве.
- О мистер Бамбл, сэр! - вскричал Ноэ. - Оливер, сэр... Оливер...
- Что? Что такое? - перебил мистер Бамбл, глаза которого засветились
радостью. - Неужели сбежал? Неужели он сбежал, Ноэ?
- Нет, сэр! Не сбежал, сэр! Он оказался злодеем! Он хотел убить меня,
сэр, а потом хотел убить Шарлотт, а потом хозяйку. Ох, какая ужасная
боль! Какие муки, сэр!
Тут Ноэ начал корчиться и извиваться, как угорь, тем самым давая по-
нять мистеру Бамблу, что неистовое и кровожадное нападение Оливера Твис-
та привело к серьезным внутренним повреждениям, которые причиняют ему
нестерпимую боль.
Увидев, что сообщенное им известие совершенно парализовало мистера
Бамбла, он постарался еще усилить впечатление, принявшись сетовать на
свои страшные раны в десять раз громче, чем раньше. Когда же он заметил
джентльмена в белом жилете, шедшего по двору, вопли его стали еще более
трагическими, ибо он правильно рассудил, что было бы весьма целесообраз-
но привлечь внимание и привести в негодование вышеупомянутого джентльме-
на.
Внимание джентльмена было очень скоро привлечено. Не сделав и трех
шагов, он гневно обернулся и спросил, почему этот дрянной мальчишка воет
и почему мистер Бамбл не угостит его чем-нибудь так, чтобы эти звуки,
названные воем, вырывались у него непроизвольно.
- Это бедный мальчик из приютской школы, сэр, - ответил мистер Бамбл.
- Его чуть не убил - совсем уж почти убил - тот мальчишка, Твист.
- Черт возьми! - воскликнул джентльмен в белом жилете, остановившись
как вкопанный. - Я так и знал! С самого начала у меня было странное
предчувствие, что Этот дерзкий мальчишка кончит виселицей!
- Он пытался также, сэр, убить служанку, - сказал мистер Бамбл, лицо
которого приняло землистый оттенок.
- И свою хозяйку, - вставил мистер Клейпол.
- И своего хозяина, кажется, так вы сказали, Ноэ? - добавил мистер
Бамбл.
- Нет, хозяина нет дома, а то бы он его убил, - ответил Ноэ. - Он
сказал, что убьет.
- Ну? Он сказал, что убьет? - спросил джентльмен в белом жилете.
- Да, сэр, - ответил Ноэ. - И простите, сэр, хозяйка хотела узнать,
не может ли мистер Бамбл уделить время, чтобы зайти туда сейчас и выпо-
роть его, потому что хозяина нет дома.
- Разумеется, разумеется, - сказал джентльмен в белом жилете, бла-
госклонно улыбаясь и поглаживая Ноэ по голове, которая находилась при-
мерно на три дюйма выше его собственной. - Ты - славный мальчик, очень
славный. Вот тебе пенни... Бамбл, отправляйтесь-ка с вашей тростью к Са-
уербери и посмотрите, что там нужно сделать. Не щадите его, Бамбл.
- Не буду щадить, сэр, - ответил Бамбл, поправляя дратву, которой был
обмотан конец его трости, предназначенной для бичеваний.
- И Сауербери скажите, чтобы он его не щадил. Без синяков и ссадин от
него ничего не добиться, - сказал джентльмен в белом жилете.
- Я позабочусь об этом, сэр, - ответил бидл.
И так как треуголка и трость были уже приведены в порядок, к удо-
вольствию их владельца, мистер Бамбл поспешил с Ноэ Клейполом в лавку
гробовщика.
Здесь положение дел отнюдь не изменилось к лучшему. Сауербери еще не
вернулся, а Оливер с прежним рвением колотил ногами в дверь погреба.
Ярость его, по словам миссис Сауербери и Шарлотт, была столь ужасна, что
мистер Бамбл счел благоразумным сперва начать переговоры, а потом уже
отпереть дверь. С этой целью он в виде вступления ударил ногой в дверь,
а затем, приложив губы к замочной скважине, произнес голосом низким и
внушительным:
- Оливер!
- Выпустите меня! - отозвался Оливер из погреба.
- Ты узнаешь мой голос, Оливер? - спросил мистер Бамбл.
- Да, - ответил Оливер.
- И ты не боишься? Не трепещешь, когда я говорю? - спросил мистер
Бамбл.
- Нет! - дерзко ответил Оливер.
Ответ, столь не похожий на тот, какой он ждал услышать и какой привык
получать, не на шутку потряс мистера Бамбла. Он попятился от замочной
скважины, выпрямился во весь рост и в немом изумлении посмотрел на при-
сутствующих, перевода взгляд с одного на другого.
- Ох, мистер Бамбл, должно быть, он с ума спятил, - сказала миссис
Сауербери. - Ни один мальчишка, будь он хотя бы наполовину в здравом
рассудке, не осмелился бы так разговаривать с вами.
- Это не сумасшествие, миссис, - ответил мистер Бамбл после недолгого
глубокого раздумья. - Это мясо.
- Что такое? - воскликнула миссис Сауербери.
- Мясо, миссис, мясо! - повторил Бамбл сурово и выразительно. - Вы
его закормили, миссис. Вы пробудили в нем противоестественную душу и
противоестественный дух, которые не подобает иметь человеку в его поло-
жении. Это скажут вам, миссис Сауербери, и члены приходского совета, а
они - практические философы. Что делать беднякам с душой или духом? Хва-
тит с них того, что мы им оставляем тело. Если бы вы, миссис, держали
мальчика на каше, этого никогда бы не случилось.
- Ах, боже мой! - возопила миссис Сауербери, набожно возведя глаза к
потолку. - Вот что значит быть щедрой!
Щедрость миссис Сауербери по отношению к Оливеру выражалась в том,
что она, не скупясь, наделяла его отвратительными объедками, которых
никто другой не стал бы есть. И, следовательно, было немало покорности и
самоотвержения в ее согласии добровольно принять на себя столь тяжкое
обвинение, выдвинутое мистером Бамблом. Надо быть справедливым и отме-
тить, что в этом она была неповинна ни помышлением, ни словом, ни делом.
- Ах! - сказал мистер Бамбл, когда леди снова опустила глаза долу. -
Единственное, что можно сейчас сделать, - это оставить его на день-дру-
гой в погребе, чтобы он немножко проголодался, а потом вывести его отту-
да и кормить одной кашей, пока не закончится срок его обучения. Он из
дурной семьи. Легко возбуждающиеся натуры, миссис Сауербери! И сиделка и
доктор говорили, что его мать приплелась сюда, невзирая на такие препят-
ствия и мучения, которые давным-давно убили бы любую добропорядочную
женщину.
Когда мистер Бамбл довел свою речь до этого пункта, Оливер, услыхав
ровно столько, чтобы уловить снова упоминание о своей матери, опять за-
колотил ногами в дверь с таким неистовством, что заглушил все прочие
звуки.
В этот критический момент вернулся Сауербери. Когда ему поведали о
преступлении Оливера с теми преувеличениями, какие, по мнению обеих ле-
ди, могли наилучшим образом воспламенить его гнев, он немедленно отпер
дверь погреба и вытащил за шиворот своего взбунтовавшегося ученика.
Одежда Оливера была разорвана в клочья во время избиения; лицо в си-
няках и царапинах; всклокоченные волосы падали ему на лоб. Но лицо его
по-прежнему пылало от ярости, а когда его извлекли из темницы, он бросил
грозный взгляд на Ноэ и казался нисколько не запуганным.
- Нечего сказать, хорош парень! - произнес Сауербери, встряхнув Оли-
вера и угостив его пощечиной.
- Он ругал мою мать, - ответил Оливер.
- Ну так что за беда, если и ругал, неблагодарная, негодная ты тварь?
- воскликнула миссис Сауербери. - Она заслужила все, что он о ней гово-
рил, и даже больше.
- Нет, не заслужила, - сказал Оливер.
- Нет, заслужила, - сказала миссис Сауербери.
- Это неправда! - крикнул Оливер. - Неправда!
Миссис Сауербери залилась потоком слез. Этот поток слез лишил мистера
Сауербери возможности сделать выбор. Если бы он хоть на минутку поколе-
бался сурово наказать Оливера согласно всем прецедентам в супружеских
размолвках, то заслужил бы, как поймет искушенный читатель, наименование
скотины, чудовища, оскорбителя, гнусной пародии на мужчину и другие
лестные отзывы, слишком многочисленные, чтобы их можно было уместить в
пределах этой главы. Нужно отдать ему справедливость: поскольку прости-
ралась его власть, - а она простиралась недалеко, - он был расположен
щадить мальчика, может быть потому, что это отвечало его интересам, а
быть может потому, что его жена не любила Оливера. Однако поток ее слез
поставил его в безвыходное положение, и он отколотил Оливера так, что
удовлетворил даже миссис Сауербери, а мистеру Бамблу в сущности уже не-
зачем было пускать в ход приходскую трость. До наступления ночи Оливер
сидел под замком в чулане в обществе насоса и ломтя хлеба, а вечером
миссис Сауербери, стоя за дверью, сделала ряд замечаний, отнюдь не лест-
ных для памяти его матери, затем - Ноэ и Шарлотт все это время осыпали
его насмешками и остротами - приказала ему идти наверх, где находилось
его жалкое ложе.
Оставшись один в безмолвии и тишине мрачной лавки гробовщика, Оливер
только тогда дал волю чувствам, которые после такого дня могли пробу-
диться даже в душе ребенка. Он с презрением слушал язвительные замеча-
ния, он без единого крика перенес удары плетью, ибо сердце его исполни-
лось той гордости, которая заставила бы его молчать до последней минуты,
даже если бы его поджаривали на огне. Но теперь, когда никто не видел и
не слышал его, Оливер упал на колени и заплакал такими слезами, какие
мало кто в столь юном возрасте имел основания проливать - к чести нашей,
бог дарует их смертным.
Долго оставался Оливер в этой позе. Свеча догорала в подсвечнике,
когда он встал. Осторожно осматриваясь и чутко прислушиваясь, он поти-
хоньку отпер дверь и выглянул на улицу.
Была холодная, темная ночь. На взгляд мальчика, звезды были дальше от
земли, чем он привык их видеть; ветра не было, и мрачные тени, отбрасы-
ваемые на землю деревьями, казались призрачными и мертвыми - так были
они неподвижны. Он тихо запер дверь. При слабом свете догорающей свечи,
увязав в носовой платок коекакую свою одежду, он сел на скамейку и стал
ждать утра.
Когда первый луч света пробился сквозь щели в ставнях, Оливер встал и
снова снял дверные засовы. Робкий взгляд, брошенный вокруг, минутное ко-
лебание - и он притворил за собой дверь и очутился на улице.
Он посмотрел направо, потом налево, не зная, куда бежать. Он вспом-
нил, что повозки, выезжая из города, медленно поднимались на холм. Он
избрал этот путь и, дойдя до тропинки, пересекавшей поле, которая, как
он знал, дальше снова выходила на дорогу, свернул на эту тропинку и
быстро пошел вперед.
Оливер прекрасно помнил, что по этой самой тропинке он бежал рысцой
рядом с мистером Бамблом, когда тот вел его с фермы в работный дом. Путь
его лежал как раз мимо коттеджа. Сердце у него сильно забилось, когда он
об этом подумал, и он чуть было не повернул назад. Но он уже прошел не-
малое расстояние и потерял бы много времени на обратный путь. К тому же
было очень рано, и вряд ли были основания опасаться, что его увидят.
Итак, он двинулся вперед.
Он поравнялся с домом. По-видимому, в такой ранний час все обитатели
его еще спали. Оливер остановился и заглянул в сад. Какой-то мальчик по-
лол грядку; когда Оливер остановился, он поднял бледное личико - это был
один из его прежних товарищей. Оливер обрадовался, что увидел его, преж-
де чем отсюда уйти: мальчик был моложе его, но Оливер жил с ним в дружбе
и часто они вместе играли. Много раз их обоих били, морили голодом, са-
жали под замок.
- Тише, Дик! - сказал Оливер, когда мальчик подбежал к калитке и про-
сунул между перекладинами худую руку, чтобы поздороваться с ним. - Никто
еще не встал?
- Никто, кроме меня, - ответил мальчик.
- Дик, не говори, что ты меня видел, - сказал Оливер. - Я сбежал. Ме-
ня били и обижали, и я решил искать счастья где-нибудь далеко отсюда. Не
знаю только где. Какой ты бледный!
- Я слышал, как доктор сказал, что я умру, - слабо улыбнувшись, отве-
тил мальчик. - Я рад, что повидался с тобой, но уходи, уходи!
- Нет, я хочу попрощаться с тобой, - сказал Оливер. - Мы еще увидим-
ся, Дик. Знаю, что увидимся! Ты будешь здоровым и счастливым!
- Надеюсь, - ответил мальчик. - После того как умру. Я знаю, доктор
прав, Оливер, потому что мне часто снятся небо, ангелы и добрые лица,
которых я никогда не вижу наяву. Поцелуй меня, - сказал мальчик, вска-
рабкавшись на низкую калитку и обвив ручонками шею Оливера. - Прощай,
милый! Да благословит тебя бог.
Это благословение произнесли уста ребенка, но Оливер впервые услышал,
что на него призывают благословение, и в последующей своей жизни, полной
борьбы, страданий, превратностей и невзгод, он никогда не забывал его.
ГЛАВА VIII Оливер идет в Лондон. Он встречает на дороге странного мо-
лодого джентльмена
Оливер добрался до перелаза, которым кончалась тропинка, и снова вы-
шел на большую дорогу. Было восемь часов. Хотя от города его отделяло
почти пять миль, но до полудня он бежал, прячась за изгородями, опаса-
ясь, что его преследуют и могут настигнуть. Наконец, он сел отдохнуть у
придорожного столба и впервые задумался о том, куда ему идти и где жить.
На столбе, у которого он сидел, было начертано крупными буквами, что
отсюда до Лондона ровно семьдесят миль. Эта надпись вызвала у мальчика
вереницу мыслей. Лондон!.. Величественный, огромный город!.. Никто - да-
же сам мистер Бамбл - никогда не сможет отыскать его там! Старики в ра-
ботном доме говаривали, что ни один толковый парень не будет нуждаться,
живя в Лондоне, и в этом большом городе существуют такие способы зараба-
тывать деньги, о каких понятия не имеют люди, выросшие в провинции. Это
было самое подходящее место для бездомного мальчика, которому придется
умереть на улице, если никто ему не поможет. Когда эти мысли пришли ему
в голову, он вскочил и снова зашагал вперед.
Расстояние между ним и Лондоном уменьшилось еще на добрые четыре ми-
ли, прежде чем он сообразил, сколько он должен претерпеть, пока достиг-
нет цели своего путешествия. Слегка замедлив шаги, он задумался о том,
как ему туда добраться. В узелке у него была корка хлеба, грубая рубашка
и две пары чулок. Кроме того, в кармане был пенни - подарок Сауербери
после каких-то похорон, на которых Оливер особенно отличился. "Чистая
рубашка, - подумал Оливер, - вещь прекрасная, так же как две пары зашто-
панных чулок и пенни; но от этого мало пользы тому, кто должен пройти
шестьдесят пять миль в зимнюю пору".
Оливер, как и большинство людей, отличался чрезвычайной готовностью и
уменьем подмечать трудности, но был совершенно беспомощен, когда нужно
было придумать какой-нибудь осуществимый способ их преодолеть. И после
долгих размышлений, оказавшихся бесплодными, он перебросил свой узелок
через другое плечо и поплелся дальше.
В тот день Оливер прошел двадцать миль, и за все это время у него во
рту не было ничего, кроме сухой корки хлеба и воды, которую он выпросил
у дверей придорожного коттеджа. Когда стемнело, он свернул на луг и, за-
бравшись в стог сена, решил лежать здесь до утра. Сначала ему было
страшно, потому что ветер уныло завывал над оголенными полями. Ему было
холодно, он был голоден и никогда еще не чувствовал себя таким одиноким.
Но, очень устав от ходьбы, он скоро заснул и забыл о своих невзгодах.
К утру он озяб, окоченел и был так голоден, что поневоле обменял свой
пенни на маленький хлебец в первой же деревне, через которую случилось
ему проходить. Он прошел не больше двенадцати миль, когда снова спусти-
лась ночь. Ступни его ныли, и от усталости подкашивались ноги. Прошла
еще одна ночь, которую он провел в холодном, сыром месте, и ему стало
еще хуже; когда наутро он тронулся в путь, то едва волочил ноги.
Он подождал у подножия крутого холма, пока приблизится почтовая каре-
та, и попросил милостыню у пассажиров, сидевших снаружи, но мало кто об-
ратил на него внимание, да и те сказали, чтобы он подождал, пока они
поднимутся на вершину холма, а тогда они посмотрят, так ли он быстро по-
бежит, чтобы получить полпенни. Бедный Оливер старался не отставать от
кареты, но потерпел неудачу: он очень устал, и у него болели ноги. На-
ружные пассажиры спрятали в карман свои полпенни, заявив, что он - лени-
вый щенок и ровно ничего не заслуживает. И карета с грохотом укатила,
оставив за собой только облако пыли.
В некоторых деревнях были прибиты большие цветные доски с предупреж-
дением всем, кто просит милостыню в этой округе, что им грозит тюрьма.
Оливера это всякий раз очень пугало, и он спешил поскорее покинуть эти
места. В других деревнях он стоял у гостиниц и горестно смотрел на про-
хожих; обычно это кончалось тем, что хозяйка гостиницы приказывала одно-
му из форейторов, слонявшихся поблизости, прогнать мальчишку, потому что
- в этом она уверена - он хочет что-нибудь стащить. Если он просил ми-
лостыню у двери фермера, в девяти случаях из десяти грозили натравить на
него собаку, а когда он просовывал нос в лавку, заходила речь о бидле,
после чего у Оливера от страха пересыхало во рту, а ведь частенько у не-
го во рту ничего, кроме слюны, не бывало.
В конце концов не будь добросердечного сторожа у заставы и милосерд-
ной старой леди, страдания Оливера закончились бы гораздо скорее, так же
как и страдания его матери, - иными словами, он упал бы мертвым на коро-
левской большой дороге. Но сторож у заставы накормил его хлебом и сыром,
а старая леди, внук которой, потерпев кораблекрушение, скитался босой в
какой-то далекой стране, пожалела бедного сироту и дала ему то немногое,
что могла уделить; и самое главное, она подарила ему добрые, ласковые
слова и слезы сочувствия и сострадания, запавшие в душу Оливера глубже,
чем все перенесенные им доселе мучения.
На седьмой день после ухода из родного города Оливер, прихрамывая,
медленно вошел рано утром в городок Барнет. Ставни на окнах были закры-
ты, улицы пустынны: никто еще не просыпался для повседневных дел. Солнце
вставало во всем своем великолепии, но свет заставил Оливера только
сильнее почувствовать свое полное одиночество и заброшенность, когда он
с окровавленными ногами, покрытый пылью, сидел на ступеньках у какойто
двери.
Постепенно начали открываться ставни; поднялись шторы на окнах, и на
улице появились прохожие. Иные на минутку приостанавливались и смотрели
на Оливера или на ходу оборачивались, чтобы взглянуть на него; но никто
не пришел ему на помощь и не спросил, как он сюда попал. У него не хва-
тало духу просить милостыню. И он по-прежнему сидел у двери.
Долго он сидел, съежившись, на ступеньке, удивляясь количеству трак-
тиров (в каждом втором доме города Барнета помещалась таверна, большая
или маленькая), равнодушно посматривая на проезжающие мимо кареты и раз-
мышляя о том, как странно, что им ничего не стоит проделать в несколько
часов то, на что ему понадобилась целая неделя, в течение которой он
проявил мужество и решимость, несвойственные его возрасту. Вдруг он за-
метил мальчика, который, безучастно пройдя мимо него несколько минут на-
зад, вернулся и теперь очень пристально следил за ним с противоположной
стороны улицы. Сначала он не придал этому значения, но мальчик так долго
Занимался наблюдением, что Оливер поднял голову и тоже посмотрел на него
в упор. Тогда мальчик перешел улицу и, подойдя к Оливеру, сказал:
- Эй, парнишка! Какая беда стряслась?
Мальчик, обратившийся с этим вопросом к юному путешественнику, был
примерно одних с ним лет, но казался самым удивительным из всех мальчи-
ков, каких случалось встречать Оливеру. Он был курносый, с плоским лбом,
ничем не примечательной физиономией и такой грязный, каким только можно
вообразить юнца, но напускал на себя важность и держался как взрослый.
Для своих лет он был мал ростом, ноги у него были кривые, а глазки ост-
рые и противные. Шляпа едва держалась у него на макушке, ежеминутно гро-
зя слететь; это случилось бы с ней не раз, если бы ее владелец не имел
привычки то и дело встряхивать головой, после чего шляпа водворялась на
прежнее место. На нем был сюртук взрослого мужчины, доходивший ему до
пят. Обшлага он отвернул до локтя, выпростав кисти рук из рукавов,