Приключения Оливера Твиста | |
делался в одну ночь. Проклятье на твою голову, чуму тебе в сердце, чер-
тенок! Что ты тут делаешь?
Бессвязно произнеся эти слова, человек потряс кулаком. Он шагнул к
Оливеру, словно намереваясь его ударить, но вдруг упал на землю с пеной
у рта, корчась в припадке.
Одно мгновение Оливер смотрел на судороги сумасшедшего (он принял его
за сумасшедшего), потом бросился в дом звать на помощь. Убедившись, что
того благополучно перенесли в гостиницу, Оливер побежал домой как можно
быстрее, чтобы наверстать потерянное время, и с великим изумлением и не
без страха размышлял о странном поведении человека, с которым только что
расстался.
Впрочем, это происшествие недолго его занимало, ибо когда он вернулся
в коттедж, событий там было достаточно, чтобы дать пищу для размышлений
и стереть из памяти все мысли о самом себе.
Роз Мэйли стало хуже; еще до полуночи она начала бредить. Врач, про-
живавший в этом местечке, не отходил от ее постели; осмотрев больную, он
отвел в сторону миссис Мэйли и объявил, что болезнь опасна.
- Чудо, если она выздоровеет, - сказал он.
Сколько раз Оливер вставал в ту ночь с постели и, крадучись выйдя на
лестницу, прислушивался к малейшему звуку, доносившемуся из комнаты
больной! Сколько раз начинал он дрожать всем телом, и от ужаса на лбу у
него выступал холодный пот, когда внезапно раздавшиеся торопливые шаги
заставляли его опасаться, что уже совершилось то, о чем слишком страшно
было думать! И можно ли было сравнить прежние пламенные его молитвы с
теми, какие возносил он теперь, молясь в тоске и отчаянии о жизни и здо-
ровье кроткого существа, стоявшего у самого края могилы!
О, какое это жестокое мучение - быть беспомощным в то время, когда
жизнь того, кого мы горячо любим, колеблется на чаше весов! О, эти мучи-
тельные мысли, которые теснятся в мозгу и силой образов, вызванных ими,
заставляют неистово биться сердце и тяжело дышать! О, это страстное же-
лание хоть что-нибудь делать, чтобы облегчить страдания или уменьшить
опасность, которую мы не в силах устранить; уныние души, вызванное пе-
чальным воспоминанием о нашей беспомощности, - какие пытки могут срав-
ниться с этими, какие думы или усилия могут в самую трудную и горячечную
минуту их ослабить!
Настало утро, а в маленьком коттедже было тихо. Говорили шепотом.
Время от времени у ворот появлялись встревоженные лица; женщины и дети
уходили в слезах. Весь этот бесконечный день до самой ночи Оливер ходил
по саду и поминутно поглядывал с дрожью на окно комнаты больной, и ему
казалось, что над ним простерлась смерть. Поздно вечером приехал мистер
Лосберн...
- Как это тяжело! - сказал добряк-доктор, отворачиваясь при этом в
сторону. - Такая молодая, всеми любимая! Но надежды очень мало.
Снова утро. Ярко светило солнце - так ярко, словно не видело ни горя,
ни забот; вокруг была пышная листва и цветы, жизнь, здоровье - звуки и
картины, вещавшие о радости, а прекрасное юное создание быстро угасало.
Оливер прокрался на старое кладбище и, присев на зеленый холмик, плакал
и молился о ней в тишине.
Такой был покой и так прекрасно вокруг, таким радостным казался оза-
ренный солнцем пейзаж, такая веселая музыка слышалась в песнях летних
птиц, так вольно над самой головой проносился грач, столько было жизни и
радости, что мальчик, подняв болевшие от слез глаза и осмотревшись вок-
руг, невольно подумал о том, что сейчас не время для смерти, что Роз,
конечно, не может умереть, когда так веселы и беззаботны все эти бесхит-
ростные создания, что время рыть могилы в холодную и унылую зимнюю пору,
а не теперь, когда все залито солнцем и благоухает. Он невольно подумал,
что и саваны предназначены для морщинистых стариков и никогда не облека-
ли своими страшными складками молодое и прекрасное тело.
Похоронный звон церковного колокола грубо оборвал Эти детские размыш-
ления. Еще один удар! Еще! Они возвещали о погребальной службе. В ворота
вошла скромная группа провожающих; на них были белые банты, потому что
покойник был молод. С обнаженной головой они стояли у могилы, и среди
плачущих была мать - мать, потерявшая ребенка. Но ярко светило солнце и
птицы пели.
Оливер побрел домой, размышляя о том, сколько добра видел он от моло-
дой леди, и мечтая, чтобы вновь вернулось то время и он мог бы неустанно
доказывать ей свою благодарность и привязанность. У него не было никаких
оснований упрекать себя в небрежности или невнимании - он служил ей пре-
данно, и тем не менее припоминались сотни мелких случаев, когда, каза-
лось ему, он мог бы проявить больше усердия и рвения, и он сожалел, что
этого не сделал. Мы должны быть осторожны в своих отношениях с теми, кто
нас окружает, ибо каждая смерть приносит маленькому кружку оставшихся в
живых мысль о том, как много было упущено и как мало сделано, сколько
позабытого и еще больше непоправимого! Нет раскаяния более жестокого,
чем раскаяние бесполезное; если мы хотим избавить себя от его мук,
вспомним об Этом, пока не поздно.
Когда он вернулся домой, миссис Мэйли сидела в маленькой гостиной.
При виде ее у Оливера замерло сердце: она ни разу не отходила от постели
своей племянницы, и он страшился подумать, какая перемена заставила ее
уйти. Он узнал, что Роз погрузилась в глубокий сон и, Очнувшись ото сна,
либо выздоровеет и будет жить, либо простится с ними и умрет.
В течение нескольких часов они сидели, прислушиваясь и боясь загово-
рить. Обед унесли нетронутым; видно было, что мысли их витают где-то в
другом месте, когда они следили, как солнце опускалось все ниже и ниже
и, наконец, окрасило небо и землю в те радужные тона, которые возвещают
закат. Их чуткий слух уловил шум приближающихся шагов. Они невольно бро-
сились к двери; вошел мистер Лосберн.
- Что Роз? - вскричала старая леди. - Скажите сразу! Я могу это вы-
нести, я вынесу все, кроме неизвестности! Говорите же, ради бога!
- Вы должны успокоиться! - поддерживая ее, сказал доктор. - Прошу
вас, сударыня, успокойтесь, дорогая моя!
- Пустите меня, ради бога! Дорогое мое дитя! Она умерла! Умирает!
- Нет! - с жаром воскликнул доктор. - Бог милостив, она будет жить
еще много лет на радость всем нам!
Леди упала на колени и попыталась сложить руки, но силы, так долго ее
поддерживавшие, унеслись к небесам вместе с первой благодарственной мо-
литвой, и она опустилась на руки друга.
ГЛАВА XXXIV содержит некоторые предварительные сведения о молодом
джентльмене, который появляется ни сцене, я также новое приключение Оли-
вера
Это счастье было почти непосильно. Оливер был ошеломлен и оглушен не-
ожиданной вестью. Он не мог плакать, разговаривать, отдыхать. Он с тру-
дом понимал происходившее, долго бродил, вдыхая вечерний воздух, и, на-
конец, хлынувшие слезы принесли ему облегчение, и он словно очнулся
вдруг и осознал вполне ту радостную перемену, какая произошла, и как
безгранично тяжело было бремя тревоги, которое сняли с его плеч.
Быстро сгущались сумерки, когда он возвращался домой, нагруженный
цветами, которые собирал с особенной заботливостью, чтобы украсить ком-
нату больной. Бодро шагая по дороге, он услышал за спиной шум бешено
мчавшегося экипажа. Оглянувшись, он увидел быстро приближавшуюся почто-
вую карету и, так как лошади неслись галопом, а дорога была узкая, прис-
лонился к каким-то воротам, чтобы ее пропустить.
Когда карета поравнялась с ним, Оливер мельком увидел человека в бе-
лом ночном колпаке, лицо которого показалось ему знакомым, хотя за это
короткое мгновение он не мог его узнать. Секунды через две ночной колпак
высунулся из окна кареты, а зычный голос приказал кучеру остановиться,
что тот и исполнил, как только ему удалось справиться с лошадьми.
- Сюда! - крикнул голос. - Оливер, что нового? Мисс Роз? О-ли-вер!
- Это вы, Джайлс? - закричал Оливер, подбегая к дверце кареты.
Джайлс снова высунул свой ночной колпак, собираясь ответить, как
вдруг его оттолкнул назад молодой джентльмен, занимавший другой угол ка-
реты, и с нетерпением спросил, что нового.
- Одно слово! - крикнул джентльмен. - Лучше или хуже?
- Лучше, гораздо лучше! - поспешил ответить Оливер.
- Слава богу! - воскликнул джентльмен. - Ты уверен?
- Совершенно уверен, сэр! - ответил Оливер. - Кризис был всего нес-
колько часов назад, и мистер Лосберн говорит, что всякая опасность мино-
вала.
Джентльмен, не произнося ни слова, открыл дверцу, выпрыгнул из кареты
и, схватив Оливера под руку, отвел его в сторону.
- Ты совершенно уверен? Ты не ошибаешься, мой мальчик? - дрожащим го-
лосом спросил он. - Не обманывай меня, пробуждая надежду, которой не
суждено сбыться.
- Ни за что на свете я бы этого не сделал, сэр, - ответил Оливер. -
Право же, вы можете мне поверить! Вот слова мистера Лосберна: "Она будет
жить еще много лет на радость всем нам". Я сам слышал, как он это ска-
зал.
У Оливера слезы выступили на глазах, когда он припомнил минуту, даро-
вавшую такое великое счастье; а джентльмен молча отвернулся. Оливеру не
один раз чудилось, будто он слышит его рыдания, но он боялся помешать
ему каким-нибудь замечанием, ибо легко угадывал, что у него на душе, - а
потому стоял в сторонке и делал вид, будто занят своим букетом.
Между тем мистер Джайлс, в белом ночном колпаке, сидел на подножке
кареты, опершись обоими локтями о колени и утирая глаза бумажным носовым
платком, синим в белую крапинку. Бедняга отнюдь не притворялся взволно-
ванным - об этом явно свидетельствовали очень красные глаза, которые он
поднял на молодого джентльмена, когда тот повернулся и заговорил с ним.
- Пожалуй, лучше будет, Джайлс, если вы сядете в карсту и поедете к
моей матери, - сказал он. - А я предпочел бы пройтись пешком, чтобы вы-
играть время, прежде чем увижу ее. Можете сказать ей, что я сейчас при-
ду.
- Прошу прощенья, мистер Гарри, - сказал Джайлс, наводя носовым плат-
ком последний лоск на свою взбудораженную физиономию, - но если бы вы
приказали форейтору передать это поручение, я был бы вам весьма призна-
телен. Не годится, чтобы служанки видели меня в таком состоянии, сэр...
Я утрачу всякий авторитет в их глазах.
- Хорошо, - с улыбкой ответил Гарри Мэйли, - поступайте как знаете.
Пусть он отправляется вперед с багажом, если вам это по вкусу, а вы сле-
дуйте за ним вместе с нами. Но сначала смените этот ночной колпак ид бо-
лее приличный головной убор, не то нас примут за сумасшедших.
Мистер Джайлс, получив напоминание о неподобающем своем наряде, сор-
вал с головы и спрятал в карман ночной колпак и заменил его шляпой со-
лидного и простого фасона, которую достал из кареты. Когда с этим было
покончено, форейтор поехал дальше; Джайлс, мистер Мэйли и Оливер следо-
вали за ним не спеша.
Дорогой Оливер с большим интересов и любопытством посматривал на при-
езжего. На вид ему было лет двадцать пять; он был среднего роста, лицо
открытое и красивое, обхождение простое и непринужденное. Невзирая на
разницу в возрасте, он так походил на пожилую леди, что Оливер мог бы
догадаться об их родстве, даже если бы он не упомянул о ней как о своей
матери.
Когда он подходил к коттеджу, миссис Мэйли с нетерпением поджидала
сына. При встрече оба были очень взволнованы.
- Маменька, - прошептал молодой человек, - почему вы не написали
раньше?
- Я написала, - ответила миссис Мэйли, - но, подумав, решила не посы-
лать письма, пока не услышу мнение мистера Лосберна.
- Но зачем, - продолжал молодой человек, - зачем было рисковать, ког-
да могло случиться то, что едва не случилось? Если бы Роз... нет, сейчас
я не могу выговорить это слово... если бы исход болезни оказался иным,
разве могли бы вы когда-нибудь простить себе? Разве мог бы я когда-ни-
будь быть снова счастлив?
- Случись самое скверное, Гарри, - сказала миссис Мэйли, - твоя
жизнь, боюсь, была бы навсегда разбита, и тогда имело бы очень, очень
мало значения, приехал ты сюда днем раньше или позже.
- А если и так, что удивительного? - возразил молодой человек. - И
зачем говорить если? Это так и есть, так и есть... вы это знаете, ма-
менька... должны знать.
- Я знаю, что она заслуживает самой нежной и чистой любви, на какую
способно сердце мужчины, - сказала миссис Мэйли, - знаю, что ее предан-
ная и любящая натура требует не легкого чувства, но глубокого и постоян-
ного. Если бы я этого не понимала и не знала вдобавок, что, изменись к
ней тот, кого она любит, она тут же умерла бы с горя, я почла бы свою
задачу не столь трудной и с легким сердцем взялась бы за исполнение то-
го, что считаю своим непреложным долгом.
- Это жестоко, маменька, - сказал Гарри. - Неужели вы до сих пор
смотрите на меня как на мальчика, не ведающего своего собственного серд-
ца и не понимающего стремлений своей души?
- Я думаю, дорогой мой сын, - ответила миссис Мэйли, положив руку ему
на плечо, - что юности свойственны благородные стремления, которые не
бывают длительными, а среди них есть такие, которые, будучи удовлетворе-
ны, оказываются еще более мимолетными. А прежде всего я думаю, - продол-
жала леди, не спуская глаз с сына, - что если восторженный, пылкий и
честолюбивый человек вступает в брак с девушкой, на чьем имени лежит
пятно, то хотя она в этом не повинна, бессердечные и дурные люди могут
карать и ее и их детей и, по мере его успеха в свете, напоминать ему об
этом пятне и издеваться над ним; и я думаю, что этот человек - как бы ни
был он великодушен и добр по природе - может когда-нибудь раскаяться в
союзе, какой заключил в молодости. А она, зная об этом, будет страдать.
- Маменька, - нетерпеливо сказал молодой человек, - тот, кто поступил
бы так, недостоин называться мужчиной и недостоин женщины, которую вы
описываете.
- Так думаешь ты теперь, Гарри, - отозвалась мать.
- И так буду думать всегда! - воскликнул молодой человек. - Душевная
пытка, какую я претерпел за эти два дня, вырывает у меня признание в
страсти, которая, как вам хорошо известно, родилась не вчера и возникла
не вследствие моего легкомыслия. Роз, милой, кроткой девушке, навсегда
отдано мое сердце, как только может быть отдано женщине сердце мужчины.
Все мои мысли, стремления, надежды связаны с нею, и, препятствуя мне в
этом, вы берете в свои руки мое спокойствие и счастье и пускаете их по
ветру. Маменька, подумайте хорошенько об этом и обо мне и не пренебре-
гайте тем счастьем, о котором вы как будто так мало думаете!
- Гарри! - воскликнула миссис Мэйли. - Как раз потому, что я так мно-
го думаю о горячих и чувствительных сердцах, мне бы хотелось избавить их
от ран. Но сейчас сказано об этом достаточно, более чем достаточно...
- В таком случае пусть решает Роз, - перебил Гарри. - Вы не будете
отстаивать свои взгляды, чтобы создавать препятствия на моем пути?
- Нет, - ответила миссис Мэйли, - но мне бы хотелось, чтобы ты поду-
мал...
- Я думал! - последовал нетерпеливый ответ. - Мама, я думал годы и
годы. Я начал думать об этом, как только стал способен рассуждать
серьезно. Мои чувства неизменны, и такими они останутся. К чему мне тер-
петь мучительную отсрочку и сдерживать их, раз это ничего доброго при-
нести не может? Нет! Прежде чем я отсюда уеду. Роз должна меня выслу-
шать.
- Она выслушает, - сказала миссис Мэйли.
- Судя по вашему тону, вы как будто полагаете, маменька, что она выс-
лушает меня холодно, - сказал молодой человек.
- Нет, не холодно, - ответила старая леди. - Совсем нет.
- Тогда как? - настаивал молодой человек. - Не отдала ли она свое
сердце другому?
- Конечно, нет! - сказала его мать. - Если не ошибаюсь, ее сердце
принадлежит тебе. Но вот что хотелось бы мне сказать, - продолжала ста-
рая леди, удерживая сына, когда тот хотел заговорить, - прежде чем ста-
вить все на эту карту, прежде чем позволить себе унестись на крыльях на-
дежды, подумай минутку, дорогое мое дитя, об истории Роз и рассуди, как
может повлиять на ее решение то, что она знает о своем сомнительном про-
исхождении, раз она так предана нам всей своей благородной душой и всег-
да так безгранично готова пренебречь своими интересами - как в серьезных
делах, так и в пустяках.
- Что вы хотите этим сказать?
- Я предоставляю тебе подумать, - отозвалась миссис Мэйли. - Я должна
вернуться к ней. Да благословит тебя бог!
- Мы еще увидимся сегодня вечером? - с волнением спросил молодой че-
ловек.
- Позднее, - ответила леди, - когда я приду от Роз.
- Вы ей скажете, что я здесь? - спросил Гарри.
- Конечно, - ответила миссис Мэйли.
- И скажите, в какой я был тревоге, сколько страдал и как хочу ее ви-
деть. Вы не откажете мне в этом, маменька?
- Нет, - отозвалась старая леди. - Я скажу ей все.
И, ласково пожав сыну руку, она вышла. Пока шел этот торопливый раз-
говор, мистер Лосберн и Оливер оставались в другом конце комнаты. Теперь
мистер Лосберн протянул руку Гарри Мэйли, и они обменялись сердечными
приветствиями. Затем доктор в ответ на многочисленные вопросы своего мо-
лодого друга дал точный отчет о состоянии больной, оказавшейся не менее
утешительным, чем слова Оливера, пробудившие в нем надежду. Мистер
Джайлс, делая вид, будто занят багажом, прислушивался, навострив уши.
- За последнее время ничего особенного не подстрелили, Джайлс? - ос-
ведомился доктор, закончив отчет.
- Ничего особенного, сэр, - ответил мистер Джайлс, покраснев до ушей.
- И воров никаких не поймали и никаких грабителей не опознали? - про-
должал доктор.
- Никаких, сэр, - важно ответил мистер Джайлс.
- Жаль, - сказал доктор, - потому что такого рода дела вы обделываете
превосходно... А скажите, пожалуйста, как поживает Бритлс?
- Паренек чувствует себя прекрасно, сэр, - ответил мистер Джайлс,
вновь обретя свой обычный, снисходительный тон, - и просит засвиде-
тельствовать вам свое глубокое уважение.
- Отлично, - сказал доктор. - При виде вас я вспомнил, мистер Джайлс,
что за день до того, как меня так поспешно вызвали, я исполнил, по
просьбе вашей доброй хозяйки, маленькое приятное для вас поручение. Не
угодно ли вам отойти на минутку сюда, в угол?
Мистер Джайлс величественно, с некоторым изумлением отступил в угол и
имел честь вести шепотом краткую беседу с доктором, по окончании которой
отвесил великое множество поклонов и удалился необычайно важной пос-
тупью. Предмет этого собеседования остался тайной в гостиной, но неза-
медлительно был обнародован в кухне, ибо мистер Джайлс отправился прямо
туда и, потребовав кружку эля, возвестил с торжественным видом, что его
госпоже угодно было в награду за его доблестное поведение в день неудав-
шегося грабежа положить в местную сберегательную кассу двадцать пять
фунтов специально для него. Тут обе служанки подняли руки и глаза к небу
и предположили, что теперь мистер Джайлс совсем возгордится. На это мис-
тер Джайлс, расправив жабо, ответствовал: "Нет, нет", - добавив, что,
если они заметят хоть сколько-нибудь высокомерное отношение с его сторо-
ны к подчиненным, он будет им благодарен, когда бы они ему об этом ни
сказали. А затем он сделал еще много других замечаний, в не меньшей мере
свидетельствовавших о его скромности, которые были приняты так же бла-
госклонно и одобрительно и являлись такими же оригинальными и уместными,
какими обычно бывают замечания великих людей.
Конец вечера прошел наверху весело: доктор был в превосходном распо-
ложении духа, а как ни был утомлен сначала или озабочен Гарри Мэйли, од-
нако и он не мог устоять перед добродушием достойного джентльмена, про-
являвшимся в разнообразнейших остротах, всевозможных профессиональных
воспоминаниях и бесчисленных шутках, которые казались Оливеру самыми за-
бавными из всех им слышанных и заставляли его смеяться, к явному удо-
вольствию доктора, который и сам хохотал безудержно и, в силу симпатии,
принуждал Гарри смеяться чуть ли не так же заразительно. Таким образом,
они провели время очень приятно, насколько возможно при данных обстоя-
тельствах, и было уже поздно, когда они с легким и благодарным сердцем
ушли отдыхать, в чем после недавно перенесенных треволнений и беспо-
койства очень нуждались.
Утром Оливер проснулся бодрым и принялся за свои обычные занятия с
такой надеждой и радостью, каких не знал много дней. Клетки были снова
развешаны, чтобы птицы пели на старых своих местах; и снова были собраны
самые душистые полевые цветы, чтобы красотой своей радовать Роз. Грусть,
которая, как представлялось печальным глазам встревоженного мальчика,
нависла надо всем вокруг, хотя вокруг все и было прекрасно, рассеялась,
словно по волшебству. Казалось, роса ярче сверкала на зеленой листве,
ветер шелестел в ней нежнее и небо стало синее и ярче - Так влияют наши
собственные мысли даже на внешний вид предметов. Люди, взирающие на при-
роду и своих ближних и утверждающие, что все хмуро и мрачно, - правы; но
темные тона являются отражением их собственных затуманенных желчью глаз
и сердец. В действительности же краски нежны и требуют более ясного зре-
ния.
Не мешает - отметить - и Оливер не преминул обратить на это внимание,
- что в утренние свои экскурсии он отправлялся теперь не один. Гарри
Мэйли с того утра, когда он встретил Оливера, возвращающегося домой со
своей ношей, воспылал такой любовью к цветам и проявил столько вкуса при
составлении букетов, что заметно превзошел своего юного спутника. Но ес-
ли в этом Оливер отстал, зато ему известно было, где найти лучшие цветы;
и каждое утро они вдвоем рыскали по окрестностям и приносили домой прек-
расные букеты. Окно спальни молодой леди было теперь открыто; ей нрави-
лось, когда в комнату врывался душистый летний воздух и оживлял ее своей
свежестью; а на подоконнике всегда стоял в воде особый маленький буке-
тик, который с величайшей заботливостью составляли каждое утро. Оливер
не мог не заметить, что увядшие цветы никогда не выбрасывались, хотя ма-
ленькая вазочка аккуратно наполнялась свежими; не мог он также не заме-
тить, что, когда бы доктор не вышел в сад, он неизменно посматривал в
тот уголок и весьма выразительно кивал головой, отправляясь на утреннюю
свою прогулку. Оливер занимался наблюдениями, дни летели, и Роз быстро
поправлялась.
Нельзя сказать, чтобы для Оливера время тянулось медленно, хотя моло-
дая леди еще не выходила из своей комнаты и вечерних прогулок не было,
разве что изредка недалекие прогулки с миссис Мэйли. С особым рвением он
принялся за уроки у старого, седого джентльмена и работал так усердно,
что даже сам был удивлен своими быстрыми успехами.
Но вот однажды, когда он занимался, неожиданное происшествие неска-
занно испугало его и потрясло.
Маленькая комнатка, где он обычно сидел за своими книгами, находилась
в нижнем этаже, в задней половине дома. Это была обычная комната
сельского коттеджа - окно, забранное решеткой, а за ним кусты жасмина и
вившаяся по оконной раме жимолость, наполнявшие помещение чудесным аро-
матом. Окно выходило в сад, садовая калитка вела на огороженный лужок;
дальше - прекрасный луг и лес. В этой стороне не было поблизости никако-
го жилья, а отсюда открывалась широкая даль.
Однажды чудесным вечером, когда первые сумеречные тени начали прости-
раться по земле, Оливер сидел у окна, погруженный в свои книги. Он давно
уже сидел над ними, а так как день был необычайно знойный и он немало
потрудился - авторов этих книг, кто бы они там ни были, нисколько не
унижает то, что Оливер незаметно заснул.
Иной раз к нам подкрадывается такой сон, который, держа в плену тело,
не освобождает нашего духа от восприятия окружающего и позволяет ему ви-
тать где вздумается. Если ощущение непреодолимой тяжести, упадок сил и
полная неспособность контролировать наши мысли и движения могут быть
названы сном - это сон; однако мы сознаем все, что вокруг нас происхо-
дит, и если в это время вам что-нибудь снится, слова, действительно про-
износимые, и звуки, в этот момент действительно слышимые, с удивительной
легкостью приноравливаются к нашему сновидению, и, наконец, действи-
тельное и воображаемое так странно сливаются воедино, что потом почти
невозможно их разделить. Но это еще не самое поразительное явление, со-
путствующее такому состоянию. Хотя наше чувство осязания и наше зрение в
это время мертвы, однако на наши спящие мысли и на мелькающие перед нами
видения может повлиять материально даже безмолвное присутствие како-
го-нибудь реального предмета, который мог и не находиться около нас,
когда - мы закрыли глаза, и о близости которого мы и не подозревали ная-
ву.
Оливер прекрасно знал, что сидит в своей комнатке, что перед ним на
столе лежат его книги, что за окном ароматный ветерок шелестит в листве
ползучих растений. И, однако, он спал. Внезапно картина изменилась. Воз-
дух стал душным и спертым, и он с ужасом подумал, что снова находится в
доме еврея. Там, в обычном своем уголку, сидел этот безобразный старик,
указывая на него и шепча что-то другому человеку, который, отвернувшись
в сторону, сидел рядом с ним.
- Тише, мой милый! - чудилось ему, будто он слышит слова еврея. - Ко-
нечно, это он! Уйдем.
- Он! - ответил будто бы тот, другой. - Вы думаете, я могу не узнать
его? Если бы толпа призраков приняла его облик и он стоял в этой толпе,
что-то подсказало бы мне, как его опознать. Если бы его тело зарыли глу-
боко под землей, я сыскал бы его могилу, даже не будь на ней ни плиты,
ни камня.
Казалось, человек говорит с такой страшной ненавистью, что от испуга
Оливер проснулся и вскочил.
О боже! Что же заставило кровь прихлынуть к его сердцу, лишило его
голоса и способности двигаться? Там... там... у окна... близко - так
близко, что он мог бы его коснуться, если бы не отшатнулся, - стоял ев-
рей. Он заглядывал в комнату и встретился с ним глазами. А рядом с ним -
побледневшее от ярости или страха, либо от обоих этих чувств - виднелось
злобное лицо того самого человека, который заговорил с ним во дворе гос-
тиницы.
Это было мгновение, взгляд, вспышка. Они исчезли. Но они его узнали;
и он их узнал; и лица их запечатлелись в его памяти так прочно, словно
были высечены глубоко на камне и со дня его рождения находились у него
перед глазами. Секунду он стоял как пригвожденный к месту. Потом, вып-
рыгнув из окна в сад, громко позвал на помощь.
ГЛАВА XXXV, повествующая о том, как неудачно окончилось приключение
Оливера, а также о не лишенном значения разговоре между Гарри Мэйли и
Роз
Когда обитатели дома, привлеченные криками, бросились туда, откуда
они доносились, Оливер, бледный и потрясенный, указывал на луга за домом
и с трудом бормотал: "Старик! Старик!"
Мистер Джайлс не в силах был уразуметь, что означает этот возглас, но
Гарри Мэйли, соображавший быстрее и слышавший историю Оливера от своей
матери, понял сразу.
- В какую сторону он побежал? - спросил он, схватив тяжелую палку,
стоявшую в углу.
- Туда! - ответил Оливер, указывая, в каком направлении они скрылись.
- Я мгновенно потерял их из виду.
- Значит, они в канаве! - сказал Гарри. - За мной! И старайтесь от
меня не отставать.
С этими словами он перепрыгнул через живую изгородь и помчался с та-
кой быстротой, что остальным чрезвычайно трудно было не отставать.
Джайлс следовал за ним по мере сил; следовал за ним и Оливер, а мину-
ты через две мистер Лосберн, вышедший на прогулку и только что вернув-
шийся домой, перевалился через изгородь и, вскочив на ноги с таким про-
ворством, какого нельзя было от него ожидать, кинулся сломя голову в том
же направлении и все время оглушительно кричал, желая узнать, что случи-
лось.
Все мчались вперед и ни разу не остановились, чтобы отдышаться, пока
их предводитель, свернув на указанный Оливером участок поля, не начал
тщательно обыскивать канаву и прилегающие кусты, что дало время ос-
тальным догнать его, а Оливеру - поведать мистеру Лосберну о тех обстоя-
тельствах, которые привели к столь стремительной погоне.
Поиски оказались тщетными. Не видно было даже свежих следов. Теперь
все стояли на вершине небольшого холма, откуда на три-четыре мили можно
было обозреть окрестные поля. Слева в ложбине находилась деревня, но
чтобы добраться до нее дорогой, указанной Оливером, людям пришлось бы
бежать в обход по открытому месту, и вряд ли они могли скрыться из виду
за такое короткое время. С другой стороны луг был окаймлен густым лесом,
но этого прикрытия они не могли достигнуть по той же причине.
- Не приснилось ли это тебе, Оливер? - сказал Гарри Мэйли.
- Нет, право же, нет, сэр! - воскликнул Оливер, содрогаясь при одном
воспоминании о физиономии старого негодяя. - Я слишком ясно его видел!
Их обоих я видел так же ясно, как вижу сейчас вас.
- А кто был этот второй? - в один голос спросили Гарри и мистер Лос-
берн.
- Тот самый, о котором я вам уже говорил. Тот самый, кто вдруг набро-
сился на меня около гостиницы, - ответил Оливер. - Мы встретились с ним
взглядом, и я могу поклясться, что это он.
- Они побежали в эту сторону? - спросил Гарри. - Ты в этом уверен?
- Уверен так же, как и в том, что они стояли у окна, - ответил Оли-
вер, указывая при этих словах на изгородь, отделявшую сад коттеджа от
луга. - Вот здесь перепрыгнул высокий человек, а еврей, отбежав на нес-
колько шагов вправо, пролез вон в ту дыру.
Пока Оливер говорил, оба джентльмена всматривались в его возбужденное
лицо и, переглянувшись, по-видимому, поверили в точность его рассказа.
Тем не менее нигде не видно было следов людей, поспешно обратившихся в
бегство. Трава была высокая, но нигде не примята, за исключением тех
мест, где они сами ее притоптали. По краям канав лежала сырая глина, но
нигде не могли они различить отпечатков мужских башмаков или хоть ка-
кой-нибудь след, указывавший, что несколько часов назад здесь ступала
чья-то нога.
- Удивительно, - сказал Гарри.
- Удивительно! - откликнулся доктор. - Блетерс и Дафф и те не могли
бы тут разобраться.
Несмотря на явную бесполезность поисков, они не ушли домой - пока
спустившаяся ночь не сделала дальнейшие поиски безнадежными; да и тогда
они отказались от них с неохотой. Джайлса послали в деревенские тракти-
ры, снабдив самым точным описанием внешности и одежды незнакомцев, какое
мог дать Оливер. Еврей был во всяком случае достаточно примечателен,
чтобы его запомнили, если б он зашел куда-нибудь выпить стаканчик или
слонялся поблизости, но Джайлс вернулся, не принеся никаких сведений,
которые могли бы раскрыть тайну или хоть что-нибудь объяснить.
На другой день возобновили поиски и снова наводили справки, но столь