Приключения Оливера Твиста | |
Охваченные паническим страхом, люди указали, где хранятся веревки.
Убийца второпях схватил самую длинную и крепкую веревку и бросился на-
верх.
Все окна в задней половине дома были давно заложены кирпичом, за иск-
лючением одного оконца в той комнате, где заперли мальчика. Оно было
слишком узко, чтобы он мог пролезть. Но через это отверстие мальчик все
время кричал стоявшим на улице, чтобы они охраняли дом сзади, и когда
убийца выбрался, наконец, через дверцу чердака на крышу, громкий крик
возвестил об Этом собравшимся перед фасадом дома, и они тотчас же непре-
рывным потоком пустились в обход, напирая друг на друга.
Сайкс так крепко припер дверцу доской, которую нарочно захватил для
этой цели, что изнутри очень трудно было ее открыть, и, пробираясь полз-
ком по черепицам, взглянул через низкий парапет.
Вода схлынула, и рев превратился в илистое русло. На несколько мгно-
вений толпа притихла, следя за его движением, не зная его намерений, но,
угадав их и увидев, что его постигла неудача, она разразилась таким тор-
жествующим и бешеным ревом, по сравнению с которым все прежние вопли ка-
зались шепотом. Снова и снова раздавался рев. К нему присоединялись те,
кто стоял слишком далеко, чтобы уловить его значение; казалось, будто
город изрыгнул сюда всех своих обитателей, чтобы проклясть этого челове-
ка.
Со стороны фасада спешили люди - вперед и вперед, - могучий, бурный
поток яростных лиц, то там, то сям озаряемых пылающими факелами. В дома
по ту сторону канала ворвалась толпа; в каждом окне виднелись лица; люди
гроздьями лепились на каждой крыше. Каждый мостик (а отсюда видно было
три моста) прогибался под тяжестью толпы. А поток людей асе катился, -
отыскивая какое-нибудь местечко, откуда можно было хоть на секунду уви-
деть негодяя и выкрикнуть какое-нибудь проклятье.
- Теперь они его поймают! - крикнул кто-то на ближайшем мосту. - Ура!
В толпе размахивали шапками. И снова поднялся крик.
- Я дам пятьдесят фунтов тому, кто захватит его живым! - крикнул ста-
рый джентльмен, появившийся на том же мосту. - Я останусь здесь, пока
этот человек не придет ко мне за деньгами.
Опять раздался рев. В эту минуту в толпе пронесся слух, что дверь,
наконец, взломали и тот, кто первый потребовал лестницу, поднялся в ком-
нату. Как только это известие стало переходить из уст в уста, поток кру-
то повернул назад; а люди у окон, видя, что народ на мостах хлынул об-
ратно, выбежали на улицу и влились в толпу, которая беспорядочно рвалась
теперь к покинутому ею месту. Толкаясь и напирая друг на друга, они неу-
держимо стремились к двери, чтобы взглянуть на преступника, когда полис-
мены будут выводить его из дома. Крики и вопли тех, кого чуть не задуши-
ли или сбили с ног и топтали в давке, были устрашающи; узкие проходы
оказались запруженными; и в это время, когда одни ломились вперед, чтобы
вернуться к фасаду дома, а другие тщетно пытались выбраться из толпы,
внимание было отвлечено от убийцы, хотя всеобщее желание видеть его
схваченным возросло, если только это было возможно.
Убийца, съежившись, присел, совершенно подавленный яростью толпы и
невозможностью спастись, но, подметив эту внезапную перемену, он вско-
чил, решив сделать последнее усилие в борьбе за жизнь - спуститься в ров
и, рискуя захлПИПуться, ускользнуть в темноте и суматохе.
Обретя новую силу и энергию и подгоняемый шумом в доме, возвещавшим,
что туда ворвались, он оперся ногой о дымовую трубу, крепко обвязал вок-
руг нее один конец веревки и руками и зубами чуть ли не в одну секунду
сделал прочную подвижную петлю на другом ее конце. Он мог спуститься по
веревке так, чтобы от земли его отделяло расстояние меньше его собствен-
ного роста, и - в руке он держал наготове нож, намереваясь перерезать
затем веревку и прыгнуть.
В тот самый момент, когда он накинул петлю на шею, собираясь пропус-
тить ее под мышки, а упомянутый старый джентльмен (который крепко вце-
пился в перила моста, чтобы его не смяла толпа) взволнованно предупреж-
дал стоявших вокруг, что человек готовится спуститься в ров, - в этот
самый момент убийца, бросив взгляд назад, на крышу, поднял руки над го-
ловой и вскрикнул от ужаса.
- Опять эти глаза! - вырвался у него нечеловеческий вопль.
Шатаясь, словно пораженный молнией, он потерял равновесие и упал че-
рез парапет. Петля была у него на шее. От его тяжести она натянулась,
как тетива; точно стрела, сорвавшаяся с нее, он пролетел тридцать пять
футов. Тело его резко дернулось, страшная судорога свела руки и ноги, и
он повис, сжимая в коченеющей руке раскрытый нож.
Старая труба дрогнула от толчка, но доблестно устояла. Убийца висел
безжизненный у стены, а мальчик, отталкивая раскачивающееся тело, засло-
нявшее ему оконце, молил ради господа выпустить его.
Собака, до той поры где-то прятавшаяся, бегала с заунывным воем взад
и вперед по парапету и вдруг прыгнула на плечи мертвеца. Промахнувшись,
она полетела в ров, перекувырнулась в воздухе и, ударившись о камень,
размозжила себе голову.
ГЛАВА LI, дающая объяснение некоторых тайн и включающая брачное пред-
ложение без всяких упоминаний о закреплении части имущества за женой и о
деньгах и булавки
Всего лишь два дня спустя после событий, изложенных в предыдущей гла-
ве, в три часа пополудни Оливер сидел в дорожной карете, быстро мчавшей
его к родному городу. С ним ехали миссис Мэйли, Роз, миссис Бэдуин и
добряк доктор, а в почтовой карете следовал мистер Браунлоу в сопровож-
дении еще одного человека, чье имя не было названо.
Дорогой они разговаривали мало, ибо от волнения и неизвестности Оли-
вер не мог собраться с мыслями и почти лишился дара речи; по-видимому,
его спутники в равной степени разделяли это волнение. Мистер Браунлоу
очень осторожно ознакомил его и обеих леди с показаниями, вырванными у
Монкса, и хотя они знали, что целью их настоящего путешествия является
завершение дела, так удачно начатого, однако все происходящее было нас-
только окутано таинственностью, что они испытывали сильнейшее беспо-
койство.
Тот же добрый друг с помощью мистера Лосберна позаботился, чтобы к
ним не просочилось никаких сведений о случившихся недавно ужасных собы-
тиях. "Разумеется, - сказал он, - в скором времени им придется узнать о
них, но, пожалуй, лучше будет, если они узнают не теперь; хуже, во вся-
ком случае, быть не может".
Итак, ехали они молча. Каждый был погружен в размышления о том, что
свело их вместе, и ни один не был расположен высказывать вслух мысли,
осаждавшие всех.
Но если Оливер под влиянием таких впечатлений молчал, пока они ехали
к месту его рождения дорогой, которую он никогда не видел, зато какой
поток воспоминаний увлек его в былые времена и какие чувства проснулись
у него в груди, когда они свернули на ту дорогу, по которой он шел пеш-
ком, бедный, бездомный мальчик-бродяга, не имеющий ни друга, который бы
помог ему, ни крова, где можно приклонить голову.
- Видите, вон там! Там! - воскликнул Оливер, с волнением схватив за
руку Роз и показывая в окно кареты. - Вон тот перелаз, где я перебрался;
вон та живая изгородь, за которой я крался, боясь, как бы кто-нибудь ме-
ня не догнал и не заставил вернуться. А там тропинка через поля, ведущая
к старому дому, где я жил, когда был совсем маленьким. Ах, Дик, Дик, мой
милый старый друг, как бы я хотел тебя увидеть!
- Ты его скоро увидишь, - отозвалась Роз, ласково сжимая его стисну-
тые руки. - Ты ему скажешь, как ты счастлив и каким стал богатым; ска-
жешь, что никогда еще не был так счастлив, как теперь, когда вернулся
сюда, чтобы и его сделать счастливым!
- О да! - подхватил Оливер. - И мы... мы увезем его отсюда, оденем
его, будем учить, пошлем в какоенибудь тихое местечко в деревне, где он
окрепнет и выздоровеет, да?
Роз ответила только кивком: мальчик так радостно улыбался сквозь сле-
зы, что она не могла говорить.
- Вы будете ласковы и добры к нему, потому что со всеми вы такая, -
сказал Оливер. - Я знаю, вы заплачете, слушая его рассказ; но ничего,
ничего, все это пройдет, и вы опять начнете улыбаться - я это тоже знаю,
- когда увидите, как он изменится... Так отнеслись вы и ко мне... Он мне
сказал: "Да благословит тебя бог", - когда я решился бежать! - с умиле-
нием воскликнул мальчик. - А теперь я скажу: "Да благословит тебя бог",
- и докажу ему, как я люблю его.
Когда они достигли, наконец, города и ехали узкими его улицами, ока-
залось нелегко удержать мальчика в пределах благоразумия. Здесь было за-
ведение гробовщика Сауербери, точь-в-точь такое же, как и в прежние вре-
мена, только не такое большое и внушительное, каким оно ему запомнилось;
здесь были хорошо знакомые лавки и дома, - чуть ли не с каждым из них он
связывал какое-нибудь маленькое происшествие; здесь была повозка Гэмфил-
да - та самая, что и прежде, - и стояла она у двери старого трактира;
здесь был работный дом, мрачная тюрьма его детства, с унылыми окнами,
хмуро обращенными к улице; здесь был все тот же тощий привратник у во-
рот, при виде которого Оливер отпрянул, а потом сам засмеялся над своей
глупостью, потом заплакал, потом снова засмеялся. В дверях и окнах он
видел десятки знакомых людей; здесь почти все осталось попрежнему, слов-
но он только вчера покинул эти места, а та жизнь, какую он вел последнее
время, была лишь счастливым сном. Однако это была подлинная, радостная
действительность.
Они подъехали прямо к подъезду главной гостиницы (на которую Оливер
смотрел, бывало, с благоговением, считая ее великолепным дворцом, но ко-
торая утратила часть своего великолепия и внушительности). Здесь уже
ждал их мистер Гримуиг, поцеловавший молодую леди, а также и старую,
когда они вышли из кареты, словно приходился дедушкой всей компании, -
мистер Гримуиг, расплывавшийся в улыбках, приветливый и не выражавший
желания съесть свою голову, - да, ни разу, даже когда поспорил с очень
старым форейтором о кратчайшем пути в Лондон и уверял, что он лучше зна-
ет, хотя только один раз ехал этой дорогой, да и то крепко спал. Их ждал
обед, спальни были приготовлены, и все устроено, словно по волшебству.
И все же, когда по прошествии получаса суматоха улеглась, снова нас-
тупило то неловкое молчание, которое сопутствовало их путешествию. За
обедом мистер Браунлоу не присоединился к ним и оставался в своей комна-
те. Два других джентльмена то приходили торопливо, то уходили с взволно-
ванными лицами, а в те короткие промежутки времени, пока находились
здесь, беседовали друг с другом в сторонке.
Один раз вызвали миссис Мэйли, и после часового отсутствия она верну-
лась с опухшими от слез глазами. Все это породило беспокойство и расте-
рянность у Роз и Оливера, которые не были посвящены в новые тайны. В не-
доумении они сидели молча либо, если обменивались несколькими словами,
говорили шепотом, словно боялись услышать звук собственного голоса.
Наконец, когда пробило девять часов и они начали подумывать, что се-
годня вечером им ничего больше не придется узнать, в комнату вошли мис-
тер Лосберн и мистер Гримуиг в сопровождении мистера Браунлоу и челове-
ка, при виде которого Оливер чуть не вскрикнул от изумления: его предуп-
редили, что придет его брат, а это был тот самый человек, которого он
встретил в городе, где базар, и видел, когда тот вместе с Феджином заг-
лядывал в окно его маленькой комнатки. Монкс бросил на пораженного
мальчика взгляд, полный ненависти, которую даже теперь не мог скрыть, и
сел у двери. Мистер Браунлоу, державший в руке какие-то бумаги, подошел
к столу, у которого сидели Роз и Оливер.
- Это тягостная обязанность, - сказал он, - но заявления, подписанные
в Лондоне в присутствии многих джентльменов, должны быть в основных чер-
тах повторены здесь. Я бы хотел избавить вас от унижения, но мы должны
услышать их из ваших собственных уст, прежде чем расстанемся. Причина
вам известна.
- Продолжайте, - отвернувшись, сказал тот, к кому он обращался. - По-
торопитесь. Думаю, я сделал почти все, что требуется. Не задерживайте
меня здесь.
- Этот мальчик, - сказал мистер Браунлоу, притянув к себе Оливера и
положив руку ему на голову, - ваш единокровный брат, незаконный сын ва-
шего отца, дорогого моего друга Эдвина Лифорда, и бедной юной Агнес Фле-
минг, которая умерла, дав ему жизнь.
- Да, - отозвался Монкс, бросив хмурый взгляд на трепещущего мальчи-
ка, у которого сердце билось так, что он мог услышать его биение. - Это
их незаконнорожденный ублюдок.
- Вы позволяете себе оскорблять тех, - сурово сказал мистер Браунлоу,
- кто давно ушел в иной мир, где бессильны наши жалкие осуждения. Оно не
навлекает позора ни на одного живого человека, за исключением вас, вос-
пользовавшегося им. Не будем об этом говорить... Он родился в этом горо-
де.
- В здешнем работном доме, - последовал угрюмый ответ. - У вас там
записана эта история. - С этими словами он нетерпеливо указал на бумаги.
- Вы должны сейчас ее повторить, - сказал мистер Браунлоу, окинув
взглядом слушателей.
- Ну так слушайте! - воскликнул Монкс. - Когда его отец заболел в Ри-
ме, к нему приехала жена, моя мать, с которой он давно разошелся. Она
выехала из Парижа и взяла меня с собой - мне кажется, она хотела прис-
мотреть за его имуществом, так как сильной любви она к нему отнюдь не
питала, так же как и он к ней. Нас он не узнал, потому что был без соз-
нания и не приходил в себя вплоть до следующего дня, когда он умер. Сре-
ди бумаг у него в столе мы нашли пакет, помеченный вечером того дня,
когда он заболел, и адресованный на ваше имя, - повернулся он к мистеру
Браунлоу. - На конверте была короткая приписка, в которой он просил вас
после его смерти переслать этот пакет по назначению. В нем лежали две
бумаги - письмо к этой девушке - Агнес - и завещание.
- Что вы можете сказать о письме? - спросил мистер Браунлоу.
- О письме?.. Лист бумаги, в котором многое было Замарано, с покаян-
ным признанием и молитвами богу о помощи ей. Он одурачил девушку сказ-
кой, будто какаято загадочная тайна, которая в конце концов должна раск-
рыться, препятствует в настоящее время его бракосочетанию с ней, и она
жила, терпеливо доверяясь ему, пока ее доверие не зашло слишком далеко и
она не утратила то, чего никто не мог ей вернуть. В то время ей остава-
лось всего несколько месяцев до родов. Он поведал ей обо всем, что наме-
ревался сделать, чтобы скрыть ее позор, если будет жив, и умолял ее, ес-
ли он умрет, не проклинать его памяти и не думать о том, что последствия
их греха падут на нее или на их младенца, ибо вся вина лежит на нем. Он
напоминал о том дне, когда подарил ей маленький медальон и кольцо, на
котором было выгравировано ее имя и оставлено место для того имени, ка-
кое он надеялся когда-нибудь ей дать; умолял ее хранить медальон и но-
сить на сердце, как она это делала раньше, а затем снова и снова повто-
рял бессвязно все те же слова, как будто лишился рассудка. Думаю, так
оно и было.
- А завещание? - задал вопрос мистер Браунлоу.
Оливер заливался слезами. Монкс молчал.
- Завещание, - заговорил вместо него мистер Браунлоу, - было состав-
лено в том же духе, что и письмо. Он писал о несчастьях, какие навлекла
на него его жена, о строптивом нраве, порочности, злобе, о том, что уже
с раннего детства проявились дурные страсти у вас, его единственного сы-
на, которого научили ненавидеть его, и оставил вам и вашей матери по во-
семьсот фунтов годового дохода каждому. Все остальное свое имущество он
разделил на две равные части: одну для Агнес Флеминг, другую для ребен-
ка, если он родится живым и достигнет совершеннолетия. Если бы родилась
девочка, она должна была унаследовать деньги безоговорочно; если
мальчик, то лишь при условии, что до совершеннолетия он не запятнает
своего имени никаким позорным, бесчестным, подлым или порочным поступ-
ком. По его словам, он сделал это, чтобы подчеркнуть свое доверие к ма-
тери и свое убеждение, укрепившееся с приближением смерти, что ребенок
унаследует ее кроткое сердце и благородную натуру. Если бы он обманулся
в своих ожиданиях, деньги перешли бы к вам; ибо тогда - и только тогда,
когда оба сына были бы равны, - соглашался он признать, что права притя-
зать на его кошелек в первую очередь имеете вы, который никогда не при-
тязал на его сердце, но еще в раннем детстве оттолкнул его своей холод-
ностью и злобой.
- Моя мать, - повысив голос, сказал Монкс, - сделала то, что сделала
бы любая женщина. Она сожгла это Завещание. Письмо так и не достигло
места своего назначения; но и письмо и другие доказательства она сохра-
нила на случай, если эти люди когда-нибудь попытаются скрыть пятно позо-
ра. Отец девушки узнал от нее правду со всеми преувеличениями, какие
могла подсказать ее жестокая ненависть, - за это я люблю ее теперь. Под
гнетом стыда и бесчестья он бежал со своими детьми в самый отдаленный
уголок Уэльса, переменив даже свою фамилию, чтобы друзья не могли отыс-
кать его убежище; и здесь, спустя некоторое время, его нашли мертвым в
постели. За несколько недель до этого девушка тайком ушла из дому; он
искал ее, бродя по окрестным городам и деревням. В ту самую ночь, когда
он вернулся домой, уверенный, что она покончила с собой, чтобы скрыть
свой и его позор, его старое сердце разорвалось.
Наступило короткое молчание, после которого мистер Браунлоу продолжал
рассказ.
- По прошествии многих лет, - сказал он, - мать Этого человека - Эду-
арда Лифорда - явилась ко мне. Он покинул ее, когда ему было только во-
семнадцать лет; похитил у нее драгоценности и деньги; играл в азартные
игры, швырял деньгами, не останавливался перед мошенничеством и бежал в
Лондон, где в течение двух лет поддерживал связь с самыми гнусными по-
донками общества. Она страдала мучительным и неизлечимым недугом и хоте-
ла отыскать его перед смертью. Начато было дознание, и предприняты самые
тщательные поиски. Долгое время они были безрезультатны, но в конце кон-
цов увенчались успехом, и он вернулся с матерью во Францию.
- Там она умерла после долгой болезни, - продолжал Монкс, - и на
смертном одре завещала мне эти тайны, а также неутолимую и смертельную
ненависть ко всем, кого они касались, - хотя ей незачем было завещать ее
мне, потому что эту ненависть я унаследовал гораздо раньше. Она отказы-
валась верить, что девушка покончила с собой, а стало быть и с ребенком,
и не сомневалась, что родился мальчик и этот мальчик жив. Я поклялся ей
затравить его, если он когда-нибудь появится на моем пути; не давать ему
ни минуты покоя; преследовать его с самой, неукротимой жестокостью; из-
лить на него всю сжигавшую меня ненависть и, если сумею, притащить его к
самому подножию виселиц, и тем посмеяться над оскорбительным завещанием
отца. Она была права. Он появился, наконец, на моем пути. Я начал хоро-
шо, и, не будь этих болтливых шлюх, я бы кончил так же, как начал!
Когда негодяй скрестил руки и в бессильной злобе стал вполголоса
проклинать самого себя, мистер Браунлоу повернулся к потрясенным слуша-
телям и пояснил, что еврей, старый сообщник и доверенное лицо Монкса,
получил большое вознаграждение за то, чтобы держать в сетях Оливера,
причем часть этого вознаграждения надлежало возвратить в случае, если
тому удастся спастись, и что спор, возникший по этому поводу, повлек за
собой их посещение загородного дома с целью опознать мальчика.
- Медальон и кольцо? - сказал мистер Браунлоу, поворачиваясь к Монк-
су.
- Я их купил, у мужчины и женщины, о которых говорил вам, а они укра-
ли их у сиделки, которая сияла их с трупа, - не поднимая глаз, ответил
Монкс. - Вам известно, что случилось с ними.
Мистер Браунлоу кивнул мистеру Гримуигу, который, стремительно выбе-
жав из комнаты, вскоре вернулся, подталкивая вперед миссис Бамбл и таща
за собою упирающегося супруга.
- Уж не обманывают ли меня глаза, или это в самом деле маленький Оли-
вер? - воскликнул мистер Бамбл с явно притворным восторгом. - Ах, Оли-
вер, если бы ты знал, как я горевал о тебе!..
- Придержи язык, болван! - пробормотала миссис Бамбл.
- Это голос природы, природы, миссис Бамбл! - возразил надзиратель
работного дома. - Неужели я не могу расчувствоваться - я, воспитавший
его по-приходски, - когда вижу, как он восседает здесь среди леди и
джентльменов самой приятнейшей наружности! Я всегда любил этого мальчи-
ка, как будто он приходился мне родным... родным дедушкой, - продолжал
мистер Бамбл, запнувшись и подыскивая удачное сравнение. - Оливер, доро-
гой мой, ты помнишь того достойного джентльмена в белом жилете? Ах, Оли-
вер, на прошлой неделе он отошел на небо в дубовом гробу с ручками нак-
ладного серебра.
- Довольно, сэр! - резко сказал мистер Гримуиг. - Сдержите свои
чувства.
- Постараюсь по мере сил, сэр, - ответил мистер Бамбл. - Как поживае-
те, сэр? Надеюсь, - вы в добром здоровье.
Это приветствие было обращено к мистеру Браунлоу, который остановился
в двух шагах от почтенной четы. Он спросил, указывая на Монкса:
- Знаете ли вы этого человека?
- Нет, - решительно ответила Миссис Бамбл.
- Быть может, и вы не знаете? - сказал мистер Браунлоу, обращаясь к
ее супругу.
- Ни разу в жизни его не видел, - сказал мистер Бамбл.
- И, может быть, ничего ему не продавали?
- Ничего, - ответила миссис Бамбл.
- И, может быть, у вас никогда не было золотого медальона и кольца? -
сказал мистер Браунлоу.
- Конечно, не было! - ответила надзирательница. - Зачем нас привели
сюда и заставляют отвечать на такие дурацкие вопросы?
Снова мистер Браунлоу кивнул мистеру Гримуигу, и снова сей джентльмен
с величайшей готовностью вышел, прихрамывая. На этот раз его сопровожда-
ли не дородный мужчина с женой, а две параличных женщины, которые шли,
трясясь и шатаясь.
- Вы закрыли дверь, когда умирала старая Салли, - сказала шедшая впе-
реди, поднимая высохшую руку, - во вы не могли заглушить звуки и затк-
нуть щели.
- Вот, вот, - сказала вторая, озираясь и двигая беззубыми челюстями.
- Вот... вот...
- Мы слышали, как Салли пыталась рассказать вам, что она сделала, и
видели, как вы взяли у нее из рук бумагу, а на следующий день мы просле-
дили вас до лавки ростовщика, - сказала первая.
- Вот, вот! - подтвердила вторая. - Медальон и золотое кольцо. Мы это
разузнали и видели, как вам их отдали. Мы были поблизости, да поблизос-
ти!
- И мы еще больше знаем, - продолжала первая. - Много времени назад
мы слышали от нее о том, как молодая мать сказала, что направлялась к
могиле отца ребенка, чтобы там умереть: когда ей стало плохо, она по-
чувствовала, что ей не остаться в живых.
- Не желаете ли повидать самого ростовщика? - спросил мистер Гримуиг,
направившись к двери.
- Нет! - ответила миссис Бамбл. - Если он, - она указала на Монкса, -
струсил и признался, - вижу, что он это сделал, - а вы расспрашивали
всех этих ведьм, пока не нашли подходящих, мне нечего больше сказать.
Да, я продала эти вещи, и сейчас они там, откуда вы их никогда не добу-
дете! Что дальше?
- Ничего, - отозвался мистер Браунлоу. - За одним исключением: нам
остается позаботиться о том, чтобы вы оба не занимали больше должностей,
требующих доверия. Уходите!
- Надеюсь... - сказал мистер Бамбл, с великим унынием посматривая
вокруг, когда мистер Гримуиг вышел с двумя старухами, - надеюсь, эта
злополучная, ничтожная случайность не лишит меня моего поста в приходе?
- Разумеется, лишит, - ответил мистер Браунлоу. - С этим вы должны
примириться и вдобавок почитать себя счастливым.
- Это все миссис Бамбл! Она настаивала на этом, - упорствовал мистер
Бамбл, оглянувшись сначала, дабы удостовериться, что спутница его жизни
покинула комнату.
- Это не оправдание! - возразил мистер Браунлоу. - Эти вещицы были
уничтожены в вашем присутствии, и по закону вы еще более виновны, ибо
закон полагает, что ваша жена действует по вашим указаниям.
- Если закон это полагает, - сказал мистер Бамбл, выразительно сжимая
обеими руками свою шляпу, - стало быть, закон - осел... идиот! Если та-
кова точка зрения закона, значит закон - холостяк, и наихудшее, что я
могу ему пожелать, - это чтобы глаза у него раскрылись благодаря опы-
ту... благодаря опыту!..
Повторив последние два слова с энергическим ударением, мистер Бамбл
плотно нахлобучил шляпу и, засунув руки в карманы, последовал вниз по
лестнице за подругой своей жизни.
- Милая леди, - сказал мистер Браунлоу, обращаясь к Роз, - дайте мне
вашу руку. Не надо дрожать. Вы можете без страха выслушать те последние
несколько слов, какие нам осталось сказать.
- Если они... я не допускаю этой возможности, но если они имеют...
какое-то отношение ко мне, - сказала Роз, - прошу вас, разрешите мне
выслушать их в другой раз. Сейчас у меня не хватит ни сил, ни мужества.
- Нет, - возразил старый джентльмен, продевая ее руку под свою, - я
уверен, что у вас хватит твердости духа... Знаете ли вы эту молодую ле-
ди, сэр?
- Да, - ответил Монкс.
- Я никогда не видела вас, - слабым голосом сказала Роз.
- Я вас часто видел, - произнес Монкс.
- У отца несчастной Агнес было две дочери, - сказал мистер Браунлоу.
- Какова судьба другой - маленькой девочки?
- Девочку, - ответил Монкс, - когда ее отец умер в чужом месте, под
чужой фамилией, не оставив ни письма, ни клочка бумаги, которые дали бы
хоть какуюто нить, чтобы отыскать его друзей или родственников, - девоч-
ку взяли бедняки-крестьяне, воспитавшие ее, как родную.
- Продолжайте, - сказал мистер Браунлоу, знаком приглашая миссис Мэй-
ли подойти ближе. - Продолжайте!
- Вам бы не найти того места, куда удалились эти люди, - сказал
Монкс, - но там, где терпит неудачу дружба, часто пробивает себе путь
ненависть. Моя мать нашла это место после искусных поисков, длившихся
год, - и нашла девочку.
- Она взяла ее к себе?
- Нет. Эти люди были бедны, и им начало надоедать - во всяком случае,
мужу - их похвальное человеколюбие; поэтому моя мать оставила ее у них,
дав им небольшую сумму денег, которой не могло хватить надолго, и обеща-
ла выслать еще, чего отнюдь не намеревалась делать. Впрочем, она не сов-
сем полагалась на то, что недовольство и бедность сделают девочку нес-
частной, И рассказала этим людям о позоре ее сестры с теми изменениями,
какие считала нужными, просила их хорошенько присматривать за девочкой,
так как у нее дурная кровь, и сказала им, что она незаконнорожденная и
рано или поздно несомненно собьется с пути. Все это подтверждалось обс-
тоятельствами; эти люди поверили. И ребенок влачил существование доста-
точно жалкое, чтобы удовлетворить даже нас, но случайно одна леди, вдо-
ва, проживавшая в то время в Честере, увидела девочку, почувствовала к
ней сострадание и взяла ее к себе. Мне кажется, против нас действовали
какие-то проклятые чары, потому что, несмотря на все наши усилия, она
осталась у этой леди и была счастлива. Года два-три назад я потерял ее
из виду и снова встретил всего за несколько месяцев до Этого дня.
- Вы видите ее сейчас?
- Да. Она опирается о вашу руку.
- Но она по-прежнему моя племянница, - воскликнула миссис Мэйли, об-
нимая слабеющую девушку, - она по-прежнему мое дорогое дитя! Ни за какие
блага в мире не рассталась бы я с ней теперь: это моя милая, родная де-
вочка!
- Единственный мой друг! - воскликнула Роз, прижимаясь к ней. - Самый
добрый, самый лучший из друзей! У меня сердце разрывается. Я не в силах
все это вынести!
- Ты вынесла больше и, несмотря ни на что, оставалась всегда самой
милой и кроткой девушкой, делавшей счастливыми всех, кого ты знала, -
нежно обнимая ее, сказала миссис Мэйли. - Полно, полно, дорогая моя! По-
думай о том, кому не терпится заключить тебя в свои объятия! Взгляни сю-
да... посмотри, посмотри моя милая!
- Нет, она мне не тетя! - вскричал Оливер, обвивая руками ее шею. - Я
никогда не буду называть ее тетей!.. Сестра... моя дорогая сестра, кото-
рую почему-то я сразу так горячо полюбил! Роз, милая, дорогая Роз!
Да будут священны эти слезы и те бессвязные слова, какими обменялись
сироты, заключившие друг друга в долгие, крепкие объятия! Отец, сестра и
мать были обретены и потеряны в течение одного мгновения. Радость и горе
смешались в одной чаше, но это не были горькие слезы; ибо сама скорбь
была такой смягченной и окутанной такими нежными воспоминаниями, что,
перестав быть мучительной, превратилась в торжественную радость.
Долго-долго оставались они вдвоем. Наконец, тихий стук возвестил о
том, что кто-то стоит за дверью. Оливер открыл дверь, выскользнул из
комнаты и уступил место: Гарри Мэйли.
- Я знаю все! - сказал он, садясь рядом с прелестной девушкой. - До-
рогая Роз, я знаю все!.. Я здесь не случайно, - добавил он после долгого
молчания. - И обо всем этом я, услышал не сегодня, я это узнал вчера -
только вчера... Вы догадываетесь, что я пришел напомнить вам об одном
обещании?
- Подождите, - сказала Роз. - Вы знаете все?
- Все... Вы разрешили мне в любое время в течение года вернуться к
предмету нашего последнего разговора.
- Разрешила.
- Не ради того, чтобы заставить вас изменить свое решение, - продол-
жал молодой человек, - но чтобы выслушать, как вы его повторите, если
пожелаете. Я должен был положить к вашим ногам то положение в обществе и
то состояние, какие могли у меня быть, и если бы вы не отступили от пер-
воначального своего решения, я взял на себя обязательство не пытаться ни
словом, ни делом его изменить.
- Те самые причины, какие влияли на меня тогда, будут влиять на меня
и теперь, - твердо сказала Роз. - Если есть у меня твердое и неуклонное
чувство долга по отношению к той, чья доброта спасла меня от нищеты и
страданий, то могло ли оно быть когда-нибудь сильнее, чем сегодня?.. Это
борьба, - добавила Роз, - но я буду с гордостью ее вести. Это боль, но
ее мое сердце перенесет.
- Разоблачения сегодняшнего вечера... - начал Гарри.
- Разоблачения сегодняшнего вечера, - мягко повторила Роз, - не изме-
няют моего положения.
- Вы ожесточаете свое сердце против меня, Роз, - возразил влюбленный.
- Ах, Гарри, Гарри! - залившись слезами, сказала молодая леди. - Хо-
телось бы мне, чтобы я могла это сделать и избавить себя от такой муки!
- Зачем же причинять ее себе? - сказал Гарри, взяв ее руку. - Поду-
майте, дорогая Роз, подумайте о том, что вы услышали сегодня вечером.
- А что я услышала? Что я услышала? - воскликнула Роз. - Сознание,
что он обесчещен, так повлияло на моего отца, что он бежал от всех...
Вот что я услышала! Довольно... достаточно сказано, Гарри, достаточно