выкопанный мною в горе. Я и на другой день не мог этого припомнить.
Ни один заяц, ни одна лиса, спасаясь в ужасе от своры собак, не спе-
шили так в свою нору, как я.
Всю ночь я не мог уснуть и тысячу раз задавал себе один и тот же воп-
рос: каким образом мог попасть сюда человек?
Вероятно, это отпечаток ноги какого-нибудь Вдруг я увидел след голой
человеческой ноги... дикаря, попавшего на остров случайно. А может быть,
дикарей было много? Может быть, они вышли в море на своей пироге и их
пригнало сюда течением или ветром? Весьма возможно, что они побывали на
берегу, а потом опять ушли в море, потому что у них, очевидно, было так
же мало желания оставаться в этой пустыне, как у меня - жить по со-
седству с ними.
Конечно, они не заметили моей лодки, иначе догадались бы, что на ост-
рове живут люди, стали бы их разыскивать и несомненно нашли бы меня.
Но тут меня обожгла страшная мысль: "А что, если они видели мою лод-
ку?" Эта мысль мучила и терзала меня.
"Правда, - говорил я себе, - они ушли опять в море, но это еще ничего
не доказывает; они вернутся, они непременно вернутся с целым полчищем
других дикарей и тогда найдут меня и съедят. А если им и не удастся най-
ти меня, все равно они увидят мои поля, мои изгороди, они истребят весь
мой хлеб, угонят мое стадо, и мне придется погибнуть от голода".
Первые трое суток после сделанного мною ужасного открытия я ни на ми-
нуту не покидал моей крепости, так что начал даже голодать. Я не держал
дома больших запасов провизии, и на третьи сутки у меня оставались
только ячменные лепешки да вода.
Меня мучило также и то, что мои козы, которых я обыкновенно доил каж-
дый вечер (это было ежедневным моим развлечением), теперь остаются недо-
енными. Я знал, что бедные животные должны от этого очень страдать; кро-
ме того, я боялся, что у них может пропасть молоко. И мои опасения оп-
равдались: многие козы захворали и почти перестали давать молоко.
На четвертые сутки я набрался храбрости и вышел. А тут еще у меня
явилась одна мысль, которая окончательно вернула мне мою прежнюю бод-
рость. В самый разгар моих страхов, когда я метался от догадки к догадке
и ни на чем не мог остановиться, мне вдруг пришло на ум, не выдумал ли я
всю эту историю с отпечатком человеческой ноги и не мой ли это собствен-
ный след. Он ведь мог остаться на песке, когда я в предпоследний раз хо-
дил смотреть свою лодку. Правда, возвращался я обыкновенно другой доро-
гой, но это было давно и мог ли я с уверенностью утверждать, что я шел
тогда именно той, а не этой дорогой?
Я постарался уверить себя, что так оно и было, что это мой собствен-
ный след и что я оказался похож на глупца, который сочинил небылицу о
вставшем из гроба покойнике и сам же испугался своей сказки.
Да, несомненно, то был мой собственный след!
Укрепившись в этой уверенности, я начал выходить из дому по разным
хозяйственным делам. Я стал опять каждый день бывать у себя на даче. Там
я доил коз, собирал виноград. Но если бы вы видели, как несмело я шел
туда, как часто я озирался по сторонам, готовый в любое мгновение бро-
сить свою корзину и пуститься наутек, вы непременно подумали бы, что я
какой-нибудь ужасный преступник, преследуемый угрызениями совести.
Однако прошло еще два дня, и я стал гораздо смелее. Я окончательно
убедил себя, что все мои страхи внушены мне нелепой ошибкой, но, чтобы
уж не оставалось никаких сомнений, я решил еще раз сходить на тот берег
и сличить таинственный след с отпечатком моей ноги. Если оба следа ока-
жутся равных размеров, я могу быть уверен, что напугавший меня след был
мой собственный и что я испугался себя самого.
С этим решением я отправился в путь. Но, когда я пришел на то место,
где был таинственный след, для меня, во-первых, стало очевидно, что,
выйдя в тот раз из лодки и возвращаясь домой, я никоим образом не мог
очутиться в этом месте, а во-вторых, когда я для сравнения поставил ногу
на след, моя нога оказалась значительно меньше!
Сердце мое наполнилось новыми страхами, я дрожал как в лихорадке;
вихрь новых догадок закружился у меня в голове. Я ушел домой в полном
убеждении, что там, на берегу, побывал человек - и, может быть, не один,
а пять или шесть.
Я даже готов был допустить, что эти люди отнюдь не приезжие, что они
жители острова. Правда, до сих пор я не замечал здесь ни одного челове-
ка, но возможно, что они давно уже прячутся здесь и, следовательно, каж-
дую минуту могут захватить меня врасплох.
Я долго ломал себе голову, как оградить себя от этой опасности, и все
же не мог ничего придумать.
"Если дикари, - говорил я себе, - найдут моих коз и увидят мои поля с
колосящимся хлебом, они будут постоянно возвращаться на остров за новой
добычей; а если они заметят мой дом, они непременно примутся разыскивать
его обитателей и в конце концов доберутся до меня".
Поэтому я решил было сгоряча сломать изгороди всех моих загонов и вы-
пустить весь мой скот, затем, перекопав оба поля, уничтожить всходы риса
и ячменя и снести свой шалаш, чтобы неприятель не мог открыть никаких
признаков человека.
Такое решение возникло у меня тотчас же после того, как я увидел этот
ужасный отпечаток ноги. Ожидание опасности всегда страшнее самой опас-
ности, и ожидание зла в десять тысяч раз хуже самого зла.
Всю ночь я не мог уснуть. Зато под утро, когда я ослабел от бессонни-
цы, я уснул крепким сном и проснулся таким свежим и бодрым, каким давно
уже не чувствовал себя.
Теперь я начал рассуждать спокойнее и вот к каким решениям пришел.
Мой остров - одно из прекраснейших мест на земле. Здесь чудесный климат,
много дичи, много роскошной растительности. И так Там я собирал виноград
как он находится вблизи материка, нет ничего удивительного, что живущие
там дикари подъезжают в своих пирогах к его берегам. Впрочем, возможно и
то, что их пригоняет сюда течением или ветром. Конечно, постоянных жите-
лей здесь нет, но заезжие дикари здесь, несомненно, бывают. Однако за те
пятнадцать лет, что я прожил на острове, я до настоящего времени не отк-
рыл человеческих следов; стало быть, если дикари и наезжают сюда, они
никогда не остаются тут надолго. А если они до сих пор не находили вы-
годным или удобным располагаться здесь на более или менее продолжи-
тельный срок, надо думать, что так оно будет и впредь.
Следовательно, мне могла грозить единственная опасность - наткнуться
на них в те часы, когда они гостят на моем острове. Но, если они и прие-
дут, вряд ли мы встретимся с ними, так как, во-первых, дикарям здесь не-
чего делать и, наезжая сюда, они всякий раз, вероятно, спешат воротиться
домой; во-вторых, можно с уверенностью сказать, что они всегда пристают
к той стороне острова, которая наиболее удалена от моего жилья.
А так как я очень редко хожу туда, у меня нет причины особенно бо-
яться дикарей, хотя, конечно, следует все-таки подумать о безопасном
убежище, где я мог бы укрыться, если они снова появятся на острове.
Теперь мне пришлось горько раскаяться в том, что, расширяя свою пеще-
ру, я вывел из нее ход наружу. Надо было так или иначе исправлять эту
оплошность. После долгих размышлений я решил построить вокруг моего
жилья еще одну ограду на таком расстоянии от прежней стены, чтобы выход
из пещеры пришелся внутри укрепления.
Впрочем, мне даже не понадобилось ставить новую стену: двойной ряд
деревьев, которые я лет двенадцать назад посадил полукругом вдоль старой
ограды, представлял уже и сам по себе надежную защиту - так густо были
насажены эти деревья и так сильно разрослись. Оставалось только вбить
колья в промежутки между деревьями, чтобы превратить весь этот полукруг
в сплошную крепкую стену. Так я и сделал.
Теперь моя крепость была окружена двумя стенами. Но на этом мои труды
не кончились. Всю площадь за наружной стеной я засадил теми же де-
ревьями, что были похожи на иву. Они так хорошо принимались и росли с
необычайной быстротой. Я думаю, что посадил их не меньше двадцати тысяч
штук. Но между этой рощей и стеной я оставил довольно большое прост-
ранство, чтобы можно было издали заметить врагов, иначе они могли подк-
расться к моей стене под прикрытием деревьев.
Через два года вокруг моего дома зазеленела молодая роща, а еще через
пять-шесть лет меня со всех сторон обступил дремучий лес, совершенно
непроходимый - с такой чудовищной, невероятной быстротой разрастались
эти деревья. Ни один человек, будь он дикарь или белый, не мог бы теперь
догадаться, что за этим лесом скрывается дом. Чтобы входить в мою кре-
пость и выходить из нее (так как я не оставил просеки в лесу), я пользо-
вался лестницей, приставляя ее к горе. Когда лестница бывала убрана, ни
один человек не мог проникнуть ко мне, не сломав себе шею.
Вот сколько тяжелой работы взвалил я себе на плечи лишь потому, что
мне померещилось, будто мне угрожает опасность! Живя столько лет от-
шельником, вдали от человеческого общества, я понемногу отвык от людей,
и люди стали казаться мне страшнее зверей.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Робинзон убеждается, что на его острове бывают людоеды
Прошло два года с того дня, когда я увидал на песке след человеческой
ноги, но прежний душевный покой так и не вернулся ко мне. Кончилась моя
безмятежная жизнь. Всякий, кому приходилось в течение долгих лет испыты-
вать мучительный страх, поймет, какой печальной и мрачной стала с тех
пор моя жизнь.
Однажды во время моих блужданий по острову добрел я до западной его
оконечности, где еще никогда не бывал. Не доходя до берега, я поднялся
на пригорок. И вдруг мне почудилось, что вдали, в открытом море, видне-
ется лодка.
"Должно быть, зрение обманывает меня, - подумал я. - Ведь за все эти
долгие годы, когда я изо дня в день вглядывался в морские просторы, я ни
разу не видел здесь лодки".
Жаль, что я не захватил с собою подзорной трубы. У меня было нес-
колько труб; я нашел их в одном из сундуков, перевезенных мною с нашего
корабля. Но, к сожалению, они остались дома. Я не мог различить, была ли
это действительно лодка, хотя так долго вглядывался в морскую даль, что
у меня заболели глаза. Спускаясь к берегу с пригорка, я уже ничего не
видал; так и до сих пор не знаю, что это было такое. Пришлось отказаться
от всяких дальнейших наблюдений. Но с той поры я дал себе слово никогда
не выходить из дому без подзорной трубы.
Добравшись до берега - а на этом берегу я, как уже сказано, никогда
не бывал, - я убедился, что следы человеческих ног совсем не такая ред-
кость на моем острове, как чудилось мне все эти годы. Да я убедился,
что, если бы я жил не на восточном побережье, куда не приставали пироги
дикарей, я бы давно уже знал, что на моем острове они бывают нередко и
что западные его берега служат им не только постоянной гаванью, но и тем
местом, где во время своих жестоких пиров они убивают и съедают людей!
То, что я увидел, когда спустился с пригорка и вышел на берег, пот-
рясло и ошеломило меня. Весь берег был усеян человеческими скелетами,
черепами, костями рук и ног.
Не могу выразить, какой ужас охватил меня!
Я знал, что дикие племена постоянно воюют между собой. У них часто
бывают морские сражения: одна лодка нападает на другую.
"Должно быть, - думал я, - после каждого боя победители привозят сво-
их военнопленных сюда и здесь, по своему бесчеловечному обычаю, убивают
и съедают их, так как они все людоеды".
Здесь же невдалеке я заметил круглую площадку, посредине которой вид-
нелись остатки костра: тут-то, вероятно, и сидели эти дикие люди, когда
пожирали тела своих пленников.
Ужасное зрелище до того поразило меня, что я в первую минуту позабыл
об опасности, которой подвергался, оставаясь на этом берегу. Возмущение
этим зверством вытеснило из моей души всякий страх.
Я нередко слыхал о том, что есть племена дикарей-людоедов, но никогда
до тех пор мне не случалось самому видеть их. С омерзением отвернулся я
от остатков этого страшного пиршества. Меня стошнило. Я чуть не лишился
чувств. Мне казалось, что я упаду. А когда я пришел в себя, то по-
чувствовал, что ни на одну минуту не могу здесь остаться. Я взбежал на
пригорок и помчался назад, к жилью.
Западный берег остался далеко позади, а я все еще не мог окончательно
прийти в себя. Наконец я остановился, немного опомнился и стал соби-
раться с мыслями. Дикари, как я убедился, никогда не приезжали на остров
за добычей. Должно быть, они ни в чем не нуждались, а может быть, были
уверены, что ничего ценного здесь невозможно сыскать.
Не могло быть никакого сомнения в том, что они не один раз побывали в
лесистой части моего острова, но, вероятно, не нашли там ничего такого,
что могло бы им пригодиться.
Значит, нужно только соблюдать осторожность. Если, прожив на острове
почти восемнадцать лет, я до самого последнего времени ни разу не нашел
человеческих следов, то, пожалуй, я проживу здесь еще восемнадцать лет и
не попадусь на глаза дикарям, разве что наткнусь на них случайно. Но та-
кой случайности нечего опасаться, так как отныне моя единственная забота
должна заключаться в том, чтобы как можно лучше скрыть все признаки мое-
го пребывания на острове.
Я мог бы увидеть дикарей откуда-нибудь из засады, но я не хотел и
смотреть на них - так отвратительны были мне кровожадные хищники, пожи-
рающие друг друга, как звери. Одна мысль о том, что люди могут быть так
бесчеловечны, наводила на меня гнетущую тоску.
Около двух лет прожил я безвыходно в той части острова, где находи-
лись все мои владения - крепость под горой, шалаш в лесу и та лесная по-
лянка, где я устроил огороженный загон для коз. За эти два года я ни ра-
зу не сходил взглянуть на мою лодку.
"Уж лучше, - думалось мне, - построю себе новое судно, а прежняя лод-
ка пускай остается там, где сейчас. Выехать на ней в море было бы опас-
но. Там на меня могут напасть дикари-людоеды, и, без сомнения, они рас-
терзают меня, как и других своих пленников".
Но прошло еще около года, и в конце концов я все же решился вывести
оттуда свою лодку: очень уж трудно было делать новую! Да и поспела бы
эта новая лодка только через два-три года, а до той поры я был бы
по-прежнему лишен возможности передвигаться по морю.
Мне удалось благополучно перевести свою лодку на восточную сторону
острова, где для нее нашлась очень удобная бухта, защищенная со всех
сторон отвесными скалами. Вдоль восточных берегов острова проходило
морское течение, и я знал, что дикари ни за что не посмеют высадиться
там.
Читателю едва ли покажется странным, что под влиянием этих треволне-
ний и ужасов у меня совершенно пропала охота заботиться о своем благо-
состоянии и о будущих домашних удобствах. Мой ум утратил всю свою изоб-
ретательность. Не до того мне было, чтобы хлопотать об улучшении пищи,
когда я только и думал, как бы спасти свою жизнь. Я не смел ни вбить
гвоздя, ни расколоть полена, так как мне постоянно казалось, что дикари
могут услышать этот стук. Стрелять я и подавно не решался.
Но главное - меня охватывал мучительный страх всякий раз, когда мне
приходилось разводить огонь, так как дым, который при свете дня виден на
большом расстоянии, всегда мог выдать меня. По этой причине все работы,
для которых требовался огонь (например, обжигание горшков), я перенес в
лес, в мою новую усадьбу. А для того чтобы у себя дома стряпать еду и
печь хлеб, я решил обзавестись древесным углем. Этот уголь при горении
почти не дает дыма. Еще мальчиком, у себя на родине, я видел, как добы-
вают его. Нужно нарубить толстых сучьев, сложить их в одну кучу, прик-
рыть слоем дерна и сжечь. Когда сучья превращались в уголь, я перетаски-
вал этот уголь домой и пользовался им вместо дров.
Но вот однажды, когда я, приступая к изготовлению угля, срубил у под-
ножия высокой горы несколько крупных кустов, я заметил под ними нору.
Меня заинтересовало, куда она может вести. С большим трудом я протиснул-
ся в нее и очутился в пещере. Пещера была очень просторна и так высока,
что я тут же, у входа, мог встать во весь рост. Но сознаюсь, что вылез я
оттуда гораздо скорее, чем влез.
Всматриваясь в темноту, я увидел два огромных горящих глаза, смотрев-
ших прямо на меня; они сверкали, как звезды, отражая слабый дневной
свет, проникавший в пещеру снаружи и падавший прямо на них. Я не знал,
кому принадлежат эти глаза - дьяволу или человеку, но, прежде чем успел
что-нибудь сообразить, бросился прочь из пещеры.
Через некоторое время я, однако, опомнился и обозвал себя тысячу раз
дураком.
"Кто прожил двадцать лет в одиночестве на необитаемом острове, тому
не пристало бояться чертей, - сказал я себе. - Право же, в этой пещере
нет никого страшнее меня".
И, набравшись храбрости, я захватил горящую головню и снова полез в
пещеру. Не успел я ступить и трех шагов, освещая себе путь своим факе-
лом, как снова испугался, еще больше прежнего: я услышал громкий вздох.
Так вздыхают люди от боли. Затем раздались какие-то прерывистые звуки
вроде неясного бормотания и опять тяжкий вздох.
Я попятился назад и окаменел от ужаса; холодный пот выступил у меня
на всем теле, и волосы встали дыбом. Если бы у меня на голове была шля-
па, они, наверное, сбросили бы ее на землю. Но, собрав все свое мужест-
во, я снова двинулся вперед и при свете головни, которую держал над го-
ловой, увидел на земле громадного, чудовищно страшного старого козла!
Козел лежал неподвижно и тяжело дышал в предсмертной агонии; он уми-
рал, очевидно, от старости. Я слегка толкнул его ногой, чтобы узнать,
может ли он подняться. Он попробовал встать, но не мог. "Пускай себе ле-
жит, - подумал я. - Если он напугал меня, то как же испугается всякий
дикарь, который вздумает сунуться сюда!"
Впрочем, я уверен, что ни один дикарь и никто другой не отважился бы
проникнуть в пещеру. Да и вообще только человеку, который, подобно мне,
нуждался в безопасном убежище, могло прийти в голову пролезть в эту рас-
селину.
На другой день я взял с собой шесть больших свечей собственного изго-
товления (к тому времени я научился делать очень хорошие свечи из
козьего жира) и вернулся в пещеру.
У входа пещера была широка, но понемногу становилась все уже, так что
в глубине ее мне пришлось стать на четвереньки и около десяти ярдов
ползти вперед, что было, к слову сказать, довольно смелым подвигом, так
как я совершенно не знал, куда ведет этот ход и что ожидает меня впере-
ди. Но вот я почувствовал, что с каждым шагом проход становится шире и
шире. Немного погодя я попробовал подняться на ноги, и оказалось, что я
могу стоять во весь рост. Свод пещеры поднялся футов на двадцать. Я за-
жег две свечи и увидел такую великолепную картину, какой никогда в жизни
не видал. Я очутился в просторном гроте. Пламя моих двух свечей отража-
лось в его сверкающих стенах. Они отсвечивали сотнями тысяч разноцветных
огней. Были ли это вкрапленные в камень пещеры алмазы или другие драго-
ценные камни? Этого я не знал. Вернее всего, это было золото.
Я никак не ожидал, что земля может скрывать в своих недрах такие чу-
деса. Это был восхитительный грот. Дно у него было сухое и ровное, пок-
рытое мелким песком. Нигде не было видно отвратительных мокриц или чер-
вей, нигде - ни на стенах, ни на сводах - никаких признаков сырости.
Единственное неудобство - узкий вход, но для меня это неудобство было
ценнее всего, так как я столько времени искал безопасного убежища, а бе-
зопаснее этого трудно было найти.
Я был так рад своей находке, что решил тотчас же перенести в мой грот
большую часть тех вещей, которыми я особенно дорожил, - прежде всего по-
рох и все запасное оружие, то есть два охотничьих ружья и три мушкета.
Перетаскивая вещи в мою новую кладовую, я впервые откупорил бочонок с
подмоченным порохом. Я был уверен, что весь этот порох никуда не
гоД11ТСЯ, но оказалось, что вода проникла в бочонок только на три-четыре
дюйма кругом; подмокший порох затвердел, и образовалась крепкая корка; в
этой корке весь остальной порох сохранился цел и невредим, как ядро оре-
ха в скорлупе. Таким образом, я неожиданно стал обладателем новых запа-
сов отличного пороха.
Как обрадовался я такой неожиданности! Весь этот порох - а его оказа-
лось никак не меньше шестидесяти фунтов - я перенес в мой грот для
большей сохранности, оставив у себя под рукой три или четыре фунта на
случай нападения дикарей. В грот же я перетащил и весь запас свинца, из
которого делал пули.
Теперь мне чудилось, что я похож на одного из тех древних гигантов,
которые, по преданиям, жили в расселинах скал и в пещерах, куда было не-
возможно добраться ни одному человеку. "Пусть, - говорил я себе, - хоть
пятьсот дикарей рыщут по всему острову, разыскивая меня; они никогда не
откроют моего тайника, а если и откроют, ни за что не посмеют совершить
на него нападение!"
Старый козел, которого я нашел тогда в моей новой пещере, околел на
следующий день, и я закопал его в землю там же, где он лежал: это было
гораздо легче, чем вытаскивать его из пещеры.
Шел уже двадцать третий год моего пребывания на острове. Я успел до
такой степени освоиться с его природой и климатом, что, если бы не боял-
ся дикарей, которые могли каждую минуту нагрянуть сюда, я охотно согла-
сился бы провести здесь в заточении весь остаток моих дней до последнего
часа, когда я лягу и умру, как этот старый козел.
В последние годы, пока я еще не знал, что мне угрожает нападение ди-
карей, я придумал себе коекакие забавы, которые в моем уединении очень
развлекали меня. Благодаря им я проводил время гораздо веселее, чем
прежде.
Во-первых, как уже сказано, я научил своего Попку говорить, и он так
дружелюбно болтал со мною, произнося слова так раздельно и четко, что я
слушал его с большим удовольствием.
Не думаю, чтобы какой-нибудь другой попугай умел разговаривать лучше
его. Он прожил у меня не менее двадцати шести лет. Долго ли ему остава-
лось жить, я не знаю; жители Бразилии утверждают, что попугаи живут до
ста лет.
Было у меня еще два попугая, они тоже умели говорить и оба выкрикива-
ли: "Робин Крузо!", но далеко не так хорошо, как Попка. Правда, на его
обучение я потратил гораздо больше времени и труда.
Моя собака была для меня приятнейшим спутником и верным товарищем в
течение шестнадцати лет. Потом она мирно скончалась от старости, но я
никогда не забуду, как самоотверженно она любила меня.
Те кошки, которых я оставил в своем доме, тоже давно уже стали пол-
ноправными членами моей обширной семьи.
Кроме того, я всегда держал при себе двух или трех козлят, которых
приучал есть из моих рук. И всегда у меня водилось большое количество
птиц; я ловил их на берегу, подрезал им крылья, чтобы они не могли уле-
теть, и вскоре они делались ручными и с веселым криком сбегались ко мне,
едва я появлялся на пороге.
Молодые деревца, которые я насадил перед крепостью, давно разрослись
в густую рощу, и в этой роще тоже поселилось множество птиц. Они вили
гнезда на невысоких деревьях и выводили птенцов, и вся эта кипящая вок-
руг меня жизнь утешала и радовала меня в моем одиночестве.
Таким образом, повторяю, мне жилось бы хорошо и уютно и я был бы со-
вершенно доволен судьбой, если бы не боялся, что на меня нападут дикари.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Дикари снова, посещают острое Робинзона. Крушение корабля
Наступил декабрь, и нужно было собирать урожай. Я работал в поле с
утра до вечера. И вот как-то раз, выйдя из дому, когда еще не совсем
рассвело, я, к своему ужасу, увидел на берегу, милях в двух от моей пе-
щеры, пламя большого костра.
Я остолбенел от изумления.
Значит, на моем острове снова появились дикари! И появились они не на
той стороне, где я почти никогда не бывал, а здесь, недалеко от меня.
Я притаился в роще, окружавшей мой дом, не смея ступить шагу, чтобы
не наткнуться на дикарей.
Но и оставаясь в роще, я испытывал большое беспокойство: я боялся,
что, если дикари начнут шнырять по острову и увидят мои возделанные по-
ля, мое стадо, мое жилье, они сейчас же догадаются, что в этих местах
живут люди, и не успокоятся, пока не разыщут меня. Медлить было нельзя.
Я живо вернулся к себе за ограду, поднял за собой лестницу, чтобы замес-
ти свои следы, и начал готовиться к обороне.
Я зарядил всю свою артиллерию (так я называл мушкеты, стоявшие на ла-
фетах вдоль наружной стены), осмотрел и зарядил оба пистолета и решил
защищаться до последнего вздоха.
Я пробыл в своей крепости около двух часов, придумывая, что бы такое
еще предпринять для защиты моего укрепления.
"Как жаль, что все мое войско состоит из одного человека! - думал я.
- У меня нет даже лазутчиков, которых я мог бы послать на разведку".
Что делается в лагере врага, я не знал. Эта неизвестность томила ме-
ня. Я схватил подзорную трубу, приставил лестницу к покатому склону горы
и добрался до вершины. Там я лег ничком и направил трубу на то место,
где видел огонь. Дикари, их было девять человек, сидели вокруг небольшо-
го костра, совершенно нагие.
Конечно, костер они развели не для того, чтобы погреться, - в этом не
было нужды, так как стояла жара. Нет, я был уверен, что на этом костре
они жарили свой страшный обед из человечьего мяса! "Дичь", несомненно,
была уже заготовлена, но живая или убитая - я не знал.
Людоеды прибыли на остров в двух пирогах, которые теперь стояли на
песке: было время отлива, и мои ужасные гости, видимо, дожидались прили-
ва, чтобы пуститься в обратный путь.
Так и случилось: лишь только начался прилив, дикари бросились к лод-
кам и отчалили. Я забыл сказать, что за час или полтора до отъезда они
плясали на берегу: при помощи подзорной трубы я хорошо различал их дикие
телодвижения и прыжки.
Как только я убедился, что дикари оставили остров и скрылись, я спус-
тился с горы, вскинул на плечи оба ружья, заткнул за пояс два пистолета,
а также большую мою саблю без ножен и, не теряя времени, отправился к
тому холму, откуда производил свои первые наблюдения после того, как
открыл на берегу человеческий след.
Добравшись до этого места (что заняло не менее двух часов, так как я
был нагружен тяжелым оружием), я взглянул в сторону моря и увидел еще
три пироги с дикарями, направлявшиеся от острова к материку.
Это привело меня в ужас. Я побежал к берегу и чуть не вскрикнул от
ужаса и гнева, когда увидел остатки происходившего там свирепого пир-
шества: кровь, кости и куски человечьего мяса, которое эти злодеи только
что пожирали, веселясь и танцуя.
Меня охватило такое негодование, я почувствовал такую ненависть к
этим убийцам, что мне захотелось жестоко отомстить им за их кровожад-
ность. Я дал себе клятву, что в следующий раз, когда снова увижу на бе-
регу их отвратительный пир, я нападу на них и уничтожу всех, сколько бы
их ни было.
"Пусть я погибну в неравном бою, пусть они растерзают меня, - говорил
я себе, - но не могу же я допустить, чтобы у меня на глазах люди безна-
казанно ели людей!"
Однако прошло пятнадцать месяцев, а дикари не появлялись. Все это
время во мне не угасал воинственный пыл: я только и думал о том, как бы
мне истребить людоедов.
Я решил напасть на них врасплох, особенно если они опять разделятся
на две группы, как это было в последний их приезд.
Я не сообразил тогда, что если даже и перебью всех приехавших ко мне
дикарей (положим, их будет десять или двенадцать человек), то на другой
день, или через неделю, или, может быть, через месяц мне придется иметь
дело с новыми дикарями. А там опять с новыми, и так без конца, пока я
сам не превращусь в такого же ужасного убийцу, как и эти несчастные, по-
жирающие своих собратьев.
Пятнадцать или шестнадцать месяцев я провел в беспрестанной тревоге.
Я плохо спал, каждую ночь видел страшные сны и часто вскакивал с постели
весь дрожа.
Иногда мне снилось, что я убиваю дикарей, и мне живо рисовались во
сне все подробности наших сражений.
Днем я тоже не знал ни минуты покоя. Весьма возможно, что такая бур-
ная тревога в конце концов довела бы меня до безумия, если бы вдруг не
случилось событие, сразу отвлекшее мои мысли в другую сторону.
Это произошло на двадцать четвертом году моего пребывания на острове,
в середине мая, если верить моему убогому деревянному календарю.
Весь этот день, 16 мая, гремел гром, сверкали молнии, гроза не умол-
кала ни на миг. Поздно вечером я читал книгу, стараясь позабыть свои
тревоги. Вдруг я услышал пушечный выстрел. Мне показалось, что он донес-
ся ко мне с моря.
Я сорвался с места, мигом приставил лестницу к уступу горы и быст-
ро-быстро, боясь потерять хотя бы секунду драгоценного времени, стал
взбираться по ступеням наверх. Как раз в ту минуту, когда я очутился на
вершине, передо мною далеко в море блеснул огонек, и действительно через
полминуты раздался второй пушечный выстрел.
"В море гибнет корабль, - сказал я себе. - Он подает сигналы, он на-
деется, что будет спасен. Должно быть, неподалеку находится другой ка-
кой-нибудь корабль, к которому он взывает о помощи".
Я был очень взволнован, но нисколько не растерялся и успел сообра-
зить, что хотя я не в силах помочь этим людям, зато, быть может, они по-
могут мне.
В одну минуту я собрал весь валежник, какой нашел поблизости, сложил
его в кучу и зажег. Дерево было сухое, и, несмотря на сильный ветер,
пламя костра поднялось так высоко, что с корабля, если только это
действительно был корабль, не могли не заметить моего сигнала. И огонь
был, несомненно, замечен, потому что, как только вспыхнуло пламя костра,
раздался новый пушечный выстрел, потом еще и еще, все с той же стороны.
Я поддерживал огонь всю ночь - до утра, а когда совсем рассвело и
предутренний туман немного рассеялся, я увидел в море, прямо на востоке,
какой-то темный предмет. Но был ли это корпус корабля или парус, я не
мог рассмотреть даже в подзорную трубу, так как это было очень далеко, а
море все еще было во мгле.
Все утро я наблюдал за видневшимся в море предметом и вскоре убедил-
ся, что он неподвижен. Оставалось предположить, что это корабль, который
стоит на якоре.
Я не выдержал, схватил ружье, подзорную трубу и побежал на юго-вос-
точный берег, к тому месту, где начиналась гряда камней, выходящая в мо-
ре.
Туман уже рассеялся, и, взобравшись на ближайший утес, я мог ясно
различить корпус разбившегося корабля. Сердце мое сжалось от горя. Оче-
видно, несчастный корабль наскочил ночью на невидимые подводные скалы и