Приключения капитана Врунгеля | |
редать моим соотечественникам, которые честно выполняют задачи нашего
комитета...
Тут перебил его представитель другой державы, западной, вот только
фамилию забыл, - Грабентруп, кажется.
- Все правильно, - говорит он, - наказать нужно, но только господин
адмирал забыл самое существенное: кашалот, в отличие от прочих китооб-
разных, обладает черепом удлиненного строения. Таким образом, оскорбив
кашалота, этот Врунгель оскорбил всю арийскую расу. Так что же вы думае-
те, господа, арийцы потерпят это?
Ну, я уж и слушать дальше не стал, вижу и так: попали из огня да в
полымя. Улизнул тихонько, пошел к своим, доложил о результатах разведки.
И гляжу: приуныл мой экипаж. Сидят грустные, ждут решения участи.
Целый день китолюбивые адмиралы спорили. Наконец поздно вечером вы-
несли резолюцию. Мы приготовились к самому худшему и мысленно уже расп-
рощались с "Бедой", но опасения наши оказались несколько преждевременны-
ми. Решение вынесли неопределенное: "Для изучения вопроса создать специ-
альную комиссию, а яхту "Беда" с экипажем временно водворить на одном из
близлежащих необитаемых островов".
Я, понятно, заявил протест, да что толку. Меня и не спросили. Подце-
пили краном "Беду", опустили на скалы; нас тоже высадили, подняли флаги,
погудели и пошли. Я вижу - делать нечего. Приходится подчиняться грубой
силе и устраиваться по-береговому, с учетом создавшегося положения. А
положение, надо вам сказать, отвратительное: яхта лежит на самом краю
утеса, мачта торчит над морем, унылый прибой плещет у подножия скалы.
Ну, мы снарядились и пошли обследовать наш островок. Ходили, ходили -
ничего хорошего не нашли. Всюду холодно, неуютно, одни скалы кругом.
Единственно с чем хорошо, так это с топливом. Уж не знаю откуда,
только нанесло на этот островок обломков погибших кораблей.
А с другой стороны, нам и топливо ни к чему. Запасы у нас на исходе,
кругом ни флоры, ни фауны, а камнями, сколько их ни вари, все равно сыт
не будешь.
"Аппетит, говорят, приходит во время еды". Возможно. Но у меня в этом
отношении несколько необычный организм. Когда голоден, только тогда и
ощущаю присутствие аппетита.
В целях борьбы с этой ненормальностью я подтянул кушак потуже, терп-
лю. Лом и Фукс тоже на голод жалуются. Пробовали рыбу ловить - не клюет.
Лом вспомнил, что в старину в таких случаях борщ из подметок варили,
достал штормовые сапоги, два дня варил - никакого результата. Да и по-
нятно, знаете: в былые-то времена сапоги из воловьей кожи делали, а у
нас вся штормовая одежда из синтетического каучука. Конечно, в дождь, в
сырую погоду оно удобнее - не промокает, что касается кулинарных качеств
такой обуви, прямо нужно сказать: ни вкуса у нее, ни питательности.
Ну и, понятно, скучновато стало. Ходим мы вокруг нашей яхты, смотрим
на горизонт и друг на друга посматриваем. Призрак голодной смерти встает
перед нами. По ночам преследуют кошмары...
И вот однажды смотрю - подходит к нашему острову льдина. А на льдине
пингвины. Выстроились в одну шеренгу, как на смотру, кланяются.
Я тоже поклонился. А сам думаю: как бы с вами, господа пингвины, поз-
накомиться поближе? Берег тут крутой, не спустишься, а пингвины, как их
ни мани, сами не прилетят. Крылья-то у них бутафорские, так, больше для
формы. А с другой стороны, и упустить жалко: птички жирные, упитанные,
так и просятся на жаркое.
Встали мы на краю утеса и смотрим на них с вожделением. Льдина эта
уткнулась в наш остров, прямо под мачтой. Пингвины загалдели, топают но-
гами, машут крыльями, тоже смотрят на нас.
И вот, знаете, я поразмыслил немножко, сделал необходимые расчеты в
уме и решил соорудить этакую машину - пингвиноподъемник, что ли.
Ну, взяли пустую бочку, прибили к ней запасный штурвал, продолбили
дырку в дне, насадили на мачту, а сверху перекинули штормтрапы, связан-
ные бесконечной лентой. Опробовал я это сооружение на холостом ходу. Ви-
жу - должно работать. Вот только приманки нет. Кто их знает, чем эти
птички интересуются. Спустил ботинок - ноль внимания. Спустил зеркало -
результат тот же. Шарф, мясорубку пробовали - ничего не помогает.
И тут меня осенило.
Я вспомнил - висит у нас в каюте картинка "Разварной судак под
польским соусом". Это мне один художник подарил. Очень натуральное изоб-
ражение. И вот, знаете, спустил я эту картинку на шнурке. Пингвины заин-
тересовались, двинулись к краю льдины. Передний сунул голову в трап, тя-
нется дальше - к судаку. Только просунул плавники, я крутанул бочку...
Один есть!
И так-то славно дело пошло! Я сижу на мачте верхом, кручу бочку одной
рукой, другой снимаю с конвейера готовую продукцию, передаю Фуксу, тот
Лому, а Лом считает, записывает и выпускает на берег. Часа за три весь
остров заселили.
Да. Ну, закончили пингвинозаготовку, и совсем по-другому жизнь пошла.
Пингвины бродят по скалам, кругом птичий гомон, суета... Шумно, весе-
ло... Лом оживился, подвязал фартук, собрался стряпать. Первого пингвина
зажарили на вертеле, и мы тут же, стоя, отведали, заморили червячка. По-
том стали помогать Лому, натаскали дров целую гору. Он отобрал что посу-
ше, развел костер. Ну, доложу вам, и костер! Дым столбом, как из вулка-
на, скалы раскалились, только не светятся. Тут на вершине острова был
небольшой ледничок, так он от жары растаял, понимаете, разогрелся, полу-
чилось этакое кипящее озеро. Ну, я решил воспользоваться и устроить
баньку. Сперва постирали, развесили одежду для просушки, а сами сидим
паримся. И тут я недосмотрел. Не следовало бы особенно увлекаться. Ан-
тарктика как-никак. Погода там неустойчивая, нужно бы учесть это, а я
пренебрег, сам еще дровишек подкинул. Я люблю, знаете, баньку погорячее.
Тут вскоре и результат последовал.
Скалы горячие, не ступишь. Жар пошел кверху, гудит, как в трубе. И,
понятно, нарушилось равновесие воздушных масс. Со всех сторон налетели
холодные атмосферные течения, нагнало тучи, хлынуло. Вдруг как грянет!
Глава XI, в которой Врунгель расстается со своим кораблем и со своим
старшим помощником
Оглушенный и ослепленный, я не сразу пришел в себя. Потом очнулся,
смотрю - пол-острова вместе с яхтой как не бывало. Только пар идет. Кру-
гом бушуют ветры, носится клочьями туман, море кипит и вареные рыбки
плавают. Не выдержал раскаленный гранит быстрого охлаждения, треснул и
разлетелся. Лом, бедняга, видимо, погиб в катастрофе, и судно погибло.
Словом, конец мечтам. А Фукс - тот выкрутился. Смотрю, вцепился в ка-
кую-то доску и кружится на ней в водовороте.
Ну, тут, знаете, и я - раз-раз саженками! - подплыл к подходящей до-
щечке, улегся и жду. Потом море несколько утихло и ветер спал. Мы с Фук-
сом понабрали вареной рыбы до полного груза, сколько доски выдержали,
сблизились друг с другом и отдались на волю стихии. Я свернулся калачи-
ком на доске, ноги и руки подобрал, лежу. И Фукс так же устроился. Плы-
вем рядышком по воле волн в неизвестном направлении, перекликаемся:
- Хау ду-ю-ду. Фукс? Как у вас?
- Олл райт, Христофор Бонифатьевич! Все в порядке!
В порядке-то в порядке, но все-таки, доложу вам, печальное это было
плавание. Холодно, голодно и тревожно. Во-первых, неизвестно, куда выне-
сет, да и вынесет ли куда? А во-вторых, тут и акулы могут быть, так что
лежи на доске, не двигайся. А начнешь маневрировать - привлечешь внима-
ние хищников. Налетят - и не заметишь, как руки или ноги недосчитаешься.
Да. Ну, плывем так в праздности и в унынии. День плывем, два плы-
вем... Потом я со счету сбился. Календаря с собой не было, и мы с Фуксом
для контроля каждый отдельно дни считали, а по утрам сверялись друг с
другом.
И вот однажды в ясную ночь Фукс спал, а я, удрученный бессонницей,
решил произвести наблюдения. Конечно, без приборов, без таблиц степень
точности такого определения весьма относительна, но одно мне удалось ус-
тановить безусловно: как раз в эту ночь мы пересекли линию дат.
Вы, наверное, слыхали, молодой человек, что море в этом месте ничего
особенного не представляет и самую линию увидеть можно только на карте.
Но для удобства плавания как раз тут проделывают некоторые фокусы с ка-
лендарем: при плавании с запада на восток два дня считают тем же числом,
а при плавании с востока на запад проделывают обратное действие - один
день вовсе пропускают и вместо "завтра" считают сразу "послезавтра".
И вот утром я бужу Фукса и после взаимных приветствий говорю ему:
- Вы имейте в виду. Фукс, что у нас сегодня - завтра.
Он на меня глаза вытаращил. Не соглашается.
- Что вы, - говорит, - Христофор Бонифатьевич! В чем, в чем, а в
арифметике вы меня не собьете.
Ну, я попытался объяснить ему.
- Видите ли, - говорю, - арифметика тут ни при чем. В плавании следу-
ет руководствоваться астрономией. Вы вот ночь спали, а я тем временем по
Рыбам произвел определение.
- Я, - кричит Фукс, - тоже при помощи гастрономии, по рыбам! Вчера у
меня три рыбы было, а сегодня одна рыбина и хвост... А у меня паек точ-
ный: полторы рыбы в день.
Ну, вижу, - явное недоразумение. Я имел в виду созвездие Рыб, а Фукс
не расслышал половины и по-своему понял. Я попытался ему объяснить.
- Вот, - кричу, - Фукс! Смотрите: что у вас прямо над головой?
- Шляпа.
- Да не шляпа, - говорю. - Сам вы шляпа! Зенит у вас над головой.
- Ничего у меня не звенит! - кричит Фукс. - А у вас если звенит, вы
не тревожьтесь, это бывает от голода.
- Ладно, - говорю, - под вами что?
- Подо мной доска.
- Да нет, - говорю я, - не доска, а надир...
- Нет, моя гладкая...
Словом, вижу, так ничего не выйдет. Ладно, думаю, дай я с другой сто-
роны подойду к вопросу.
- Фукс, - кричу, - как по-вашему, какова приблизительно широта нашего
места?
Другой бы, более просвещенный в науках слушатель прикинул бы на гла-
зок, определил бы широту по счислению; ну сказал бы там: сорок пять гра-
дусов зюйд... А Фукс четвертями измерил свою доску:
- Сантиметров сорок пять будет!
Словом, я понял: ничего из моих лекций не выйдет. Обстановка не та.
Да и не до лекций, признаться. Ну, и, чтобы не возбуждать бесцельных
споров, я приказал совсем прекратить счет дней. Если вынесет куда, спа-
семся, там нам скажут и день и число, а здесь, в море, по существу, без-
различно, когда тобой акула полакомится: вчера или послезавтра, третьего
числа или шестого.
Словом, долго ли, коротко ли, как говорится, плыли мы, плыли и вот
однажды я просыпаюсь, гляжу - земля на горизонте. По очертаниям - будто
Сандвичевы острова. К вечеру подошли поближе, так и есть: Гаваи.
Удачно, знаете. Прекрасное это местечко. В старину, правда, здесь бы-
ло не очень спокойно: кто-то кого-то тут ел. Капитана Кука вот съели...
Ну, а теперь-то давно уже туземцы вымерли, белым есть некого, а белых
есть некому, так что тихо. А в остальном здесь рай земной: богатая рас-
тительность, ананасы, бананы, пальмы. А главное - пляж Уайкики. Со всего
мира туда собираются купальщики. Там прибой замечательный. На его волнах
местные жители, стоя на досках, катались.
Конечно, это тоже когда-то было... Но все-таки, знаете, молодцы:
стоя! А мы что? Лежим, барахтаемся, как котята. Мне даже неловко стало.
И вот я выпрямился во весь рост, руки расставил, и представьте - удер-
жался. Отлично удержался!
Тогда и Фукс на своей доске встал. Держится за шляпу, чтобы не слете-
ла, балансирует. И вот этаким манером, наподобие морских полубогов, мы
несемся в бурунах, в брызгах пены. Берег ближе, ближе, вот волна лопну-
ла, рассыпалась, а мы, как на салазках, так и выкатились на пляж.
Глава XII, в которой Врунгель и Фукс дают небольшой концерт, а затем
торопятся в Бразилию
На берегу нас окружили какие-то дачники в купальных костюмах. Смот-
рят, аплодируют, фотографируют, а у нас, признаться, вид самый жалкий.
Уж очень как-то непривычно без формы и без знаков различия. Так неудоб-
но, что я решил скрыть свое имя и положение и остаться, так сказать, ин-
когнито...
Да. Ну, приложил пальцы к губам, показываю Фуксу жестом: молчите,
мол. Но как-то неудачно, неловко это у меня получилось, вроде воздушного
поцелуя...
На берегу новый взрыв восторга, аплодисменты, все кричат:
- Браво! Виват!
А я ничего не понимаю, однако делаю вид, будто вовсе и не удивлен,
молчу, а сам жду, что дальше будет.
Тут подходит какой-то паренек в пиджачке и начинает объяснять публи-
ке:
- Вот, мол, хотя и существует распространенное мнение, будто туземцы
Сандвичевых островов со времен цивилизации вымерли, однако это неверно.
Дирекция пляжей Уайкики, стремясь доставить удовольствие уважаемой пуб-
лике, отыскала двух живых гавайцев, которые только что продемонстрирова-
ли прекрасный вид старинного национального спорта.
Я слушаю, молчу, и Фукс молчит. Этот, в пиджачке, тоже помолчал, по-
том прокашлялся и пошел чесать, как по книжке:
- Туземцы Сандвичевых островов, гавайцы, или канаки, как их еще назы-
вают, отличаются стройным телосложением, мягким характером и природными
музыкальными способностями...
Я на себя это описание примерил, вижу, что-то не то. Ну, характер
действительно у меня мягкий, а что касается сложения и музыкальных спо-
собностей - это уж он напрасно... Я хотел было возразить, но смолчал. А
он не унимается, продолжает:
- Сегодня вечером эти канаки дадут концерт на гавайских гитарах. Би-
леты продаются в кассе летнего театра, цены умеренные, в фойе танцы, бу-
фет, прохладительные напитки...
Да. Ну, он еще поговорил, потом берет нас под руки, отвел в сторонку,
спрашивает:
- Ну как?
- Да ничего, - отвечаю я, - благодарю вас покорно.
- Вот и прекрасно! А где вы остановились, позвольте поинтересоваться?
- Пока, - говорю, - в Тихом океане, а что дальше будет, не знаю. Не
нравится мне, признаться...
- Ну что вы! - возражает он. - "Тихий океан" - первоклассная гостини-
ца. Лучше вы вряд ли найдете. Уверяю вас. А сейчас, простите, пора уже
ехать, через полчаса начало.
И вот, знаете, усадил он нас в машину, повез куда-то. Там нам дали
гитары, украсили цветами, вывели на эстраду, раздернули занавес...
Ну, я вижу, нужно петь. А что петь? Я, как назло, смутился, все песни
забыл. И Фукс на что тертый парень, а тоже растерялся, смотрит на меня,
шепчет:
- Запевайте, Христофор Бонифатьевич, я подтяну.
Посидели мы минут десять, молчим. А публика в зале волнуется, негоду-
ет - того и гляди, начнется скандал. Ну, я закрыл глаза, думаю: "Эх,
будь что будет..." Ударил по струнам и басом:
Сидела птичка на лугу...
А что дальше петь, и не знаю.
Хорошо, Фукс выручил - подтянул дискантом:
Подкралась к ней корова...
А тут уж мы оба, хором:
Ухватила за ногу.
Птичка, будь здорова!..
И, представьте, бурные аплодисменты сорвали.
Потом вышел на эстраду конферансье.
- Вот, - говорит, - эта старинная туземная песня, слова которой гово-
рят о забытом способе охоты на птиц, как нельзя лучше отражает смысл га-
вайской музыки...
Да. Ну, потом еще на "бис" спели, раскланялись и пошли в контору. Там
уплатили нам за выступление. Вышли мы, а куда идти? И пошли мы назад, к
морю. Все-таки как-никак родная стихия, да и костюмы у нас для пляжа са-
мые подходящие.
Идем по песочку. На пляже ни души. Поздно уже. Потом видим - какие-то
двое все-таки сидят. Мы подошли к ним, разговорились. Они на порядки жа-
луются.
- Черт знает что такое! - говорят. - Мы артисты, подписали контракт
изображать здесь гавайцев. Месяц целый учились на досках по морю ездить,
песни разучили, а вот, сами видите...
Тут я все понял. Хотел было объяснить, вдруг, понимаете, ветер швыр-
нул мне под ноги обрывок газеты. А я давненько газеты в руках не держал.
Не погнушался, подобрал. Встал под фонарем и углубился в чтение. И, по-
верите ли, смотрю - фотография, на фотографии - мой старший помощник
Лом, тут же "Беда" и трагическое описание крушения у берегов Бразилии. И
о Фуксе и обо мне несколько слов. Да какие еще слова! Я даже слезу пус-
тил - до чего трогательно: "Отважные мореплаватели...", "Пропали без
вести...".
Да. И тут же рядом в газете объявление:
"Пользуйтесь воздушным сообщением тихоокеанских линий. Регулярные
рейсы в Штаты и в Бразилию".
- Вот что. Фукс, - говорю я, - пойдите-ка купите билеты на самолет в
Бразилию да закажите что-нибудь из одежды. Мне китель и шинель, а себе -
по усмотрению.
Фукс рад стараться, умчался, а я тут, на пляже, остался - этих
фальшивых гавайцев развлекать... А то пойдут еще в театр, выяснится все
это дело, скандал получится, задержка, неприятности...
- Послушайте, - предлагаю я, - день у вас все равно пропал, так, чем
здесь сидеть, возьмем лучше лодочку да покатаемся. Смотрите - погода ка-
кая, тепло, луна светит...
Ну, и уговорил. А тут и Фукс вернулся, докладывает об успехах:
- Костюмы заказал, нынче же будут готовы, а вот с билетами, Христофор
Бонифатьевич, худо. Взял один билет на завтрашний вечер, а больше и нет,
все места проданы...
- Ладно, - говорю я, - мы это положение после обдумаем, а сейчас пое-
дем покатаемся.
Ну, взяли лодочку и поехали. И так славно покатались! Ночь катались,
весь день катались, осмотрели все окрестности и вернулись как раз вовре-
мя: два часа до отлета самолета осталось. Распрощались мы с этими артис-
тами, побежали к портному, а он, негодяй, запил, что ли, но только ниче-
го не сшил.
Я, знаете, возвысил голос, отчитываю его, а он только руками разво-
дит.
- Помилуйте, - говорит, - я же вас вчера ждал, вчера бы и приходили,
а сегодня у меня ничего не готово.
Я вижу - проку не будет с такой логикой.
- Давайте, - заявляю, - что есть. Не в трусах же мне лететь, в самом
деле!
Ну, он порылся в шкафу, достает макинтош.
- Вот, - говорит, - только и осталось из готового. Это мне прошлый
год один джентльмен заказал, да что-то не берет.
Я посмотрел - материал добротный и покрой модный.
- Ладно, - говорю, - я беру, получайте, сколько следует. - Забрал ма-
кинтош и пошел.
- Вы бы, - советует Фукс, - его все-таки примерили. А то вдруг не в
пору.
Ну, я вижу, дельный совет. Встал тут же в тени баньяна, развернул об-
новку, накинул. Смотрю, понимаете, новое несчастье: тот джентльмен, за-
казчик, или был вдвое выше меня, или на рост шил, уж и не знаю. Только
на мне его макинтош несколько странно сидит.
И делать нечего. Назад нести - все равно ничего не подберешь, снизу
отрезать - уж очень некрасиво получится, в самолет в таком виде, чего
доброго, не пустят, а так носить - это и шагу не ступишь, в полах запу-
таешься. Но придумывать что-то нужно, да поскорее, а то самолет улетит,
билет пропадет, и вовсе здесь застрянешь.
И тут, знаете. Фукс, молодец, не растерялся.
- О, - говорит, - да ведь это же замечательно! Мы в этом макинтоше по
одному билету вдвоем улетим. Только разрешите, присядьте немножечко...
Так... Подставьте плечи...
Ну, и, знаете, взгромоздился на меня, напялил это пальтишко, застег-
нул на все пуговицы, одернул.
- А теперь, - говорит, - полный вперед, да поскорее, а то что-то нами
полисмен интересуется.
Пошли.
Пришли в аэропорт, к самолету. Фукс предъявил билет, нас провели, по-
казали место. Ну, уселись кое-как, - собственно, я уселся, а Фукс стоит
на сиденье и головой подпирает потолок.
Я посмотрел в щелочку, вижу - и остальные пассажиры на местах. Всего,
кроме нас, шесть человек. В самолете чистота, зеркала, различные
удобства, публика вроде приличная...
Потом заревели моторы, самолет разбежался, хлоп, хлоп по воде, под-
нялся. Летим, ночь кругом. В небе звезды. Моторы ревут, а в остальном
все спокойно. Пассажиры уснули, я тоже вздремнул, один Фукс бодрствует
во всей кабине.
До утра так пролетели, а утром проснулись. Я смотрю в свою щелочку,
прислушиваюсь - в кабине заметное оживление, все липнут к окнам, показы-
вают друг другу и, судя по поведению, любуются видами Кордильер. Фукс
тоже склонился к окну, а я волей обстоятельств принужден пропускать та-
кое редкое зрелище и сидеть в темноте, как какой-нибудь преступник в
тюрьме.
И так, знаете, обидно стало и скучно! Я сам себя утешаю: думаю, пусть
смотрят на здоровье, а я найду занятие. Достал трубочку, набил, закурил,
задумался. Вдруг слышу - паника в кабине. Пассажиры повскакали с мест,
кричат, и чаще других раздается слово "пожар".
Я чувствую. Фукс меня бьет пятками по бокам, как осла. Я его ущипнул,
а сам выглянул посмотреть... и все понял. Дым от моей трубки валит изо
всех отверстий и действительно создает впечатление пожара.
Глава XIII, в которой Врунгель ловко расправляется с удавом и шьет
себе новый китель
Я скорее вытряс пепел, трубку - в карман, прижал огонь каблуком. Сижу
молчу. А тут летчик просунул голову в кабину, и я несколько воспрянул
духом. Все-таки, думаю, бывалый человек, наверное, не в такие переделки
попадал - не терялся, успокоит их, и все уладится... А он, представьте,
и сам струсил.
Смотрю, побледнел, ахнул, ухватился за какой-то рычаг... Трах! Ну,
затем шум моторов утих, только слышно - ветер свистит. Потом хлопнуло
где-то вверху, как из пушки, кабина вздрогнула, рванулась и тихо стала
приземляться.
Пассажиры недоумевают, а я сразу догадался, в чем дело. Теперь-то
этим никого не удивишь. А в то время это было последнее слово техники:
устроили такое приспособление на самолетах. Называется: "Ступай вниз".
Если какая авария - взрыв, пожар или крыло отвалится, - летчик одним
движением отделяет кабину, и она самостоятельно опускается на парашюте.
Полезное приспособление, что и говорить, но в данном случае применение
его было явно преждевременным.
В другой обстановке я бы поспорил с летчиком, указал бы ему на ошиб-
ку, но тут, сами понимаете, делать нечего. Самолет летит дальше, по ге-
неральному курсу, только крылья сверкают. Мы не торопясь садимся все ни-
же. Дым от трубки несколько рассеялся, но пассажиры и не думают успокаи-
ваться. Напротив, смотрю - волнение растет, переходит в тихую панику, и
Фукс нервничает: того и гляди, вскочит с места.
Один я сохранил спокойствие и соображаю: рейс, конечно, прерван, би-
леты дальше недействительны, но один из нас, как ни верти, все равно
"заяц", и при посадке придется давать объяснения. А это нежелательно.
Начнутся расспросы, поиски виноватого, представят дело так, что я причи-
на аварии, а тогда и не разделаешься.
И я, знаете, решил прикинуться посторонним. А тут и момент самый под-
ходящий: внимание у пассажиров ослаблено, каждый думает о себе, многие
вовсе лишились чувств, и как раз над нами люк в потолке кабины...
Вам, молодой человек, не приходилось плавать по Амазонке? Нет. Вот и
прекрасно, и не стремитесь. Не рекомендую.
А мне, знаете, пришлось.
Вылезли мы с Фуксом через люк, осмотрелись. Видим - под ногами река,
кабина спускается ниже... ниже... Сели.
Ну, я склонился над люком, кричу:
- Добро пожаловать, господа! Рад приветствовать вас в столь диких и
недоступных местах.
Тут и пассажиры стали вылезать поодиночке. Видят - посадка соверши-
лась благополучно, стали успокаиваться, смотрят на нас во все глаза. Ну,
я вижу, настал момент взаимных представлений. Вы сами понимаете, правду
я сказать не могу, приходится изворачиваться.
- Так вот, - говорю, - господа: я, разрешите представиться, профессор
географии Христофор Врунгель. Путешествую тут с научной целью. А это мой
слуга и проводник индеец Фукс. Будем знакомы. Я здесь обжился, привык.
Уж вы позвольте мне считать вас своими гостями.
- Пожалуйста, пожалуйста, - отвечают они. - Очень приятно.
А сам вижу - не верят. Косятся на нас... Да и понятно: какой уж про-
фессор в трусиках? Я чувствую, нужно их занять разговором, сказать
что-нибудь значительное, отвлечь внимание.
- Простите, - спрашиваю, - а здесь все прибывшие?
Они переглянулись, потом кто-то заявляет:
- Был еще один высокий джентльмен.
- Был, был, - подтвердили другие, - он еще загорелся...
- Ах, вот как! Особенно интересно. Ну-ка, Фукс, - говорю, - спусти-
тесь вниз, посмотрите, не нужна ли помощь пострадавшему.
Фукс залез в кабину, потом вылезает и подает щепотку пепла: вот, мол,
все, что осталось.
- Ах, - говорю я, - какое несчастье! Высокий джентльмен, видимо, сго-
рел дотла. Ну что ж поделаешь, мир праху его... А теперь, господа, да-
вайте вытащим парашют, он еще пригодится.
Ну, разобрали стропы, тянем, как невод. Я командую:
- Раз, два, взяли! Вира помалу...
Вижу, они стараются, но с непривычки дело плохо идет.
Вдруг смотрю - побросали стропы, бегут назад на корму, так сказать,
столпились там и дрожат от страха. Фукс, тот вовсе нырнул в люк, выгля-
дывает оттуда, показывает на парашют. А барышня, пассажирка, встала на
цыпочки, растопырила пальцы, машет руками, точно лететь собралась, кри-
чит:
- Ай, мама!
Ну, я обернулся и вижу - действительно "мама"! Удав, понимаете, залез
в парашют, огромный удав, метров в тридцать. Свернулся клубком, как в
гнезде, смотрит на нас, выбирает жертву.
А у меня никакого оружия, одна трубка в зубах...
- Фукс, - кричу я, - подайте-ка что-нибудь потяжелее!
Тот высунулся из люка, подает какой-то снаряд. Я прикинул - ничего,
увесистая штучка.
- Давайте еще! - кричу, а сам встал на изготовку, нацелился.
И удав тоже нацелился. Разинул пасть, как пещеру... Я размахнулся - и
прямо туда.
Да только что удаву такая пустяковина? Проглотил, понимаете, как ни в
чем не бывало, даже не поморщился. Я второй снаряд туда же, он и его
проглотил. Я бросился к люку, кричу Фуксу:
- Давайте скорее все, что есть!
Вдруг слышу за спиной страшное шипение.
Обернулся, гляжу - удав раздувается, шипит, из пасти хлещет пена...
"Ну, - думаю, - сейчас бросится!"
А он, представьте, вместо этого неожиданно нырнул и пропал.
Мы все замерли, ждем. Минута проходит, вторая. Пассажиры на корме на-
чинают шевелиться, шепчутся. Вдруг эта барышня опять становится в ту же
позицию и - на всю Амазонку:
- Мама!..
И вот видим - всплывает над водой нечто: блестящий баллон огромных
размеров, чудовищной формы, весьма оригинальной окраски. И все, знаете,
пухнет, пухнет...
Вот, думаю, новое дело! Чему бы это быть? Даже страшно стало. Потом
смотрю - у этого баллона живой хвост. Бьет по воде и так и этак... Я как
увидел хвост, так все и понял: снаряды-то эти были огнетушителями. Ну,
встретились в пищеводе пресмыкающегося, столкнулись там, стукнулись друг
о друга, разрядились и накачали удава пеной. Там знаете какое давление в
огнетушителях! Вот и раздулась змея, приобрела излишний запас плавучес-
ти, чувствует, что дело дрянь, хочет нырнуть, а живот не пускает...
У меня страх как рукой сняло. Я подошел к люку.
- Давайте, - говорю, - Фукс, выходите наверх. Опасность миновала.
Фукс вылез, любуется небывалым зрелищем, а пассажиры как услышали,
что бояться нечего, бросились поздравлять друг друга, жмут мне руки.
Только и слышно:
- Спасибо, профессор дорогой! Как это вы его?
- Да что! - отвечаю я. - Здесь, на Амазонке, ко всему привыкнешь.
Удав - это пустяки, то ли еще бывает...
Ну и, знаете, после этого случая мой авторитет укрепился. А тут, к
счастью, и с костюмами дело уладилось. У барышни этой нашлась коробочка
с рукоделиями. Я взял иголку, сшил себе китель из парашюта. Материал
прекрасный, а вместо пуговиц я болты применил, отвинтил от кабины. Ниче-
го получилось, прочно и красиво, только вот без гаечного ключа не разде-
нешься. Ну, да это ведь мелочь, привыкнуть можно. А Фуксу готовый комби-
незон нашли в аварийном запасе, точь-вточь как был у него, только поно-
вее.
Потом парусишки соорудили, мачту поставили, сделали руль. Пассажиры
стоят вахту, плывем, промышляем черепах, ловим рыбку. Эта барышня стря-
пать выучилась... В общем, так бы ничего, вот только судно неприспособ-
ленное: валкое, и ход у него неважный.
Да. Ну, плывем все-таки, продвигаемся кое-как на восток, к берегам
Атлантики. Месяца полтора так плыли. И чего только не насмотрелись по
дороге: и обезьян, и лиан, и каучуковых деревьев!.. Для любознательного
путешественника, конечно, интересно, но тяжело. Прямо скажу: тяжело!
Тут и вообще-то климат не очень завидный, а мы еще в дождливое время
попали. Парит, как в бане, день и ночь туманы, жара, кругом комарье ту-
чами; хорошо еще, лихорадку никто не схватил.
Глава XIV, в начале которой Врунгель становится жертвой вероломства,
а в конце снова попадает на "Беду"
Наконец все-таки прибыли в порт Пара. Причалили, высадились. Городиш-
ко, по совести говоря, неважный, так себе городишко. Грязно, пыльно, жа-
ра, по улицам собаки бродят. Но после дебрей лесов Амазонки и это в не-
котором роде очаг культуры. Хотя и то сказать - культура там своеобраз-
ная: народ свирепый, воинственный, все с ножами, с револьверами, по ули-
це пройти страшно...
Да. Ну, побрились мы, почистились после тяжелого похода. Спутники на-
ши распрощались, сели на пароходы и разъехались кто куда. Хотели и мы с
Фуксом поскорее отсюда выбраться, да ничего не вышло: без документов не
выпускают. Ну, застряли мы с ним, как раки на мели, на чужом берегу, без
крова, без определенных занятий, без средств к существованию. Думали ра-
ботенку какую найти - куда там! Только и есть вакансии на резиновых
плантациях, но это опять надо на Амазонку, а мы уже там побывали, по
второму разу что-то не тянет.
Побродили по городу туда-сюда и уселись на бульварчике под пальмой
обсудить положение.
Вдруг подходит полицейский и приглашает нас к губернатору. Это, ко-
нечно, лестно, но я не любитель всех этих официальных приемов и встреч с
высокопоставленными особами. Да тут ничего не поделаешь: приглашают -
значит, надо идти.
Ну, приходим. Смотрим - сидит в ванне этакая туша с веером в руках,
фыркает, как бегемот, плескается, сопит. А по бокам - два адъютанта в
парадной форме.
- Вы, - спрашивает губернатор, - кто такие, откуда?
Я в общих чертах обрисовал положение, объяснил, как это все получи-
лось, представился.
- Это, - говорю, - мой матрос Фукс, нанят в Кале, а я капитан Врун-
гель. Слыхали, наверное?
Губернатор, как услыхал, ахнул, ухнул в ванну совсем с головой, веер
свой уронил, пускает пузыри, захлебывается, чуть не погиб. Спасибо,
адъютанты не дали потонуть, спасли. Ну, он отдышался, прокашлялся, по-
багровел.
- Как, - говорит, - капитан Врунгель? Тот самый? Это что же теперь
будет? Беспорядки, пожар, революция, выговор по службе?.. Ну, знаете,