Вазу с имбирными грушами.
Запеченного целиком молочного поросенка, украшенного сахарной гла-
зурью.
Вот, кажется, и все. Я могла забыть три, ну от силы четыре, самое
большее пять блюд, но остальное я все перечислила.
Они сидели за столом, эти старички и старушки из богадельни, и терпе-
ливо ждали, пока все принесут. При виде каждого нового блюда их глаза
разгорались все сильнее.
Наконец Эмиль пригласил их:
- Пожалуйста, налетайте!
И они принялись уплетать угощение так, что только за ушами трещало.
Альфред, Эмиль и маленькая Ида тоже сидели за столом. Но Ида съела
всего несколько фрикаделек. Она все думала, уж не новая ли это проделка
Эмиля, на самом деле. Она вдруг вспомнила: ой, и верно, ведь завтра ут-
ром к ним в Каттхульт на третий день праздника приедут в гости родствен-
ники из Ингаторпа! А тут вся праздничная еда исчезала прямо на глазах!
Она слышала, как за столом хрустели, грызли, причмокивали и глотали. Ка-
залось, стая хищных зверей набросилась на миски, блюда и подносы. Ма-
ленькая Ида понимала, что так жадно едят лишь изголодавшиеся люди, но
это все равно было ужасно. Она дернула Эмиля за рукав и зашептала ему на
ухо, чтобы никто не услышал:
- Ты уверен, что опять не напроказничал? Вспомни-ка, ведь завтра к
нам приедут гости из Ингаторпа!
- Они и так толстые, хватит с них! - спокойно ответил Эмиль. - Куда
лучше, если еда достанется тому, кому она и вправду нужна.
Но все же он немного испугался, так как, судя по всему, к концу пир-
шества не останется и полпальта. То, чего гости не могли съесть, они
распихивали по карманам и сумам, блюда и миски опустошались в мгновение
ока.
- Ну вот, я слопал грудинку, - вымолвил Калле-Лопата, дожевывая пос-
ледний кусочек.
- А я слопала селедочный салат, - сказала Пройдоха-Фия.
Они говорили "слопал", "слопала", и это значило, что они съели все до
крошки и что на блюде было пусто.
- Теперь мы слопали все дочиста, - сказал в конце концов Приду-
рок-Никлас, и правдивее этих слов он никогда в жизни не произносил.
Вот почему это пиршество прославилось на долгие времена как "великое
опустошение Каттхульта", и о нем, к твоему сведению, долго не прекраща-
лись толки как в Леннеберге, так и в других приходах.
Лишь одно блюдо оставалось нетронутым - целиком запеченный молочный
поросенок. Он лежал на столе и печально глядел своими сахарными квадра-
тиками вместо глаз.
- Чур меня, нечистая сила, упаси и помилуй! Поросенок похож на кро-
шечное привидение, - сказала Пройдоха-Фия. - Я и прикоснуться к нему бо-
юсь.
Ни разу в жизни не пришлось ей видеть запеченного целиком молочного
поросенка, да и другим беднякам тоже не выпадало такого случая. Поэто-
му-то и оробели они перед ним и даже не дотронулись до него.
- У вас случайно не осталось больше колбасы? - спросил Калле-Лопата,
когда все блюда были уже пусты.
И тогда Эмиль ответил, что на всем хуторе уцелела лишь одна колбаска,
да и та насажена на колышек, который торчит из его волчьей ямы. Там она
и останется как приманка для волка, которого он с нетерпением ждет, поэ-
тому ни Калле и никто другой ее не получит.
Но тут Виберша всполошилась.
- Блаженная Амалия! - запричитала она. - Про нее-то мы совсем забыли!
Она растерянно поглядела по сторонам, и взгляд ее остановился на по-
росенке.
- Пусть уж он достанется Амалии, а? Хоть он и похож на привидение!
Как скажешь, Эмиль?
- Ладно, пусть ей будет поросенок, - со вздохом согласился Эмиль.
Тут бедняков так разморило от еды, что они не могли шевельнуться, а
дотащиться до своей лачуги у них просто не хватило бы сил.
- А что, если взять дровни? - предложил Эмиль.
Сказано - сделано. На хуторе были дровни - длинные и вместительные
сани. На них можно было увезти сколько угодно стариков и старушек, даже
отяжелевших после такого угощения.
Наступил вечер, зажглись звезды. В небе светила луна, а вокруг лежал
пушистый, только что выпавший снег. Стояла мягкая зимняя погода - чудес-
ная пора для катания на санках.
Эмиль и Альфред заботливо рассадили гостей на дровнях. Спереди воссе-
дала Виберша с поросенком, затем по порядку все остальные, а сзади -
Ида, Эмиль и Альфред.
- Эй, поехали! - скомандовал Эмиль.
Сани быстро заскользили по склону холма. Ветер свистел в ушах, и ста-
рички и старушки кричали от восторга - уже так давно они не катались на
санках! Ой как они кричали! Лишь один поросенок молча несся, как приви-
дение, в лунной ночи на руках у старой бабки и таращил немигающие глаза.
Ну а старостиха, что делала она? Об этом ты сейчас узнаешь. Я хотела
бы, чтобы ты ее увидел, когда она возвращалась домой после прогулки за
сырными лепешками в Скорпхульт! Вот она в серой шерстяной шали, толстая
и довольная, подходит к дому, достает ключ, вставляет его в замочную
скважину и посмеивается при мысли, что сейчас увидит своих покорных и
запуганных бедняков. В самом-то деле, должны же они наконец уразуметь,
что хозяйка здесь она - одна над всеми!
Она поворачивает ключ, переступает порог и входит в сени... но почему
такая тишина? Спят они, что ли, или сидят и смотрят хмуро исподлобья?
Луна заглядывает в окно и освещает все углы дома, но почему же ни одной
живой души не видно? Потому что в доме никого нет! Так-то, Командорша,
нет там ни одной живой души!
Тут ее пробирает дрожь, она вся дрожит как осиновый лист: еще никогда
в жизни ей не было так страшно. Как же они могли выбраться сквозь запер-
тые двери? Никто, кроме ангелов Божьих... да, так оно и есть. Несчаст-
ная, обманом отняла она у них колбасу, пальты, табак, и теперь ангелы
Божьи унесли их туда, где живется лучше, чем в богадельне. Только ее
бросили одну в нищете и горе, ох-ох-ох! И Командорша завыла как собака.
Но вдруг слышится слабый голос. Он доносится из постели, где под оде-
ялом лежит жалкая маленькая старушка.
- Чего это ты воешь? - спрашивает Блаженная Амалия.
Тут Командорша мгновенно преображается! Мигом выпытывает она у Амалии
всю правду! На это она горазда!
И потом вприпрыжку несется в Каттхульт. Она снова загонит домой своих
стариков, чтоб все было шито-крыто и никто в Леннеберге не болтал бы
лишнего.
При свете луны Каттхульт так красив! Она видит, как сверкают в кухне
огоньки, будто там зажжено множество свечей. И вдруг ей становится стыд-
но, и она не решается войти в дом. Сперва она хочет заглянуть в окно и
удостовериться, вправду ли там пируют ее бедняки. Но для этого нужен
ящик или другая подставка, чтобы забраться повыше. Старостиха идет к
столярной в надежде увидеть что-нибудь подходящее. И в самом деле, она
видит... Но не ящик, а колбасу. Вот так находка! На чистом снегу, осве-
щенный луной, стоит колышек, а на нем небольшая колбаска, начиненная
картошкой. Правда, сейчас старостиха так сыта, что чуть не лопается. Она
вволю наелась сырных лепешек. Но вскоре ей снова захочется подкрепиться,
и надо быть последней дурехой, чтобы колбаска зря пропала на морозе, ду-
мает она.
И, сделав шаг вперед, летит вниз.
Вот так ловили волков в Смоланде в стародавние времена.
В тот самый миг, в ту самую минуту, когда Командорша провалилась в
волчью яму, праздник в Каттхульте закончился. Старички и старушки высы-
пали на двор и уселись в сани, чтобы ехать домой. Из волчьей ямы не до-
носилось ни звука. Поначалу старостиха не хотела звать на помощь. Она,
видимо, надеялась, что как-нибудь выкарабкается сама.
А бедняки вихрем скатились с холма, и когда они подъехали к своей ла-
чуге, то дверь - вот чудо - оказалась открытой. Они тотчас, шатаясь,
вошли в дом и сразу повалились на постели, разморенные едой и катанием
на санях, счастливые впервые за долгие-долгие годы.
Обратно в Каттхульт Эмиль, Альфред и маленькая Ида возвращались при
свете луны. В небе мерцали звезды, Эмиль и Альфред тащили дровни, а Иде
позволили сесть в них и ехать в гору по отлогому склону, ведь Ида была
совсем маленькой.
Если тебе случалось лунной ночью ехать на санях по такой вот зимней
дороге в Леннебергской округе, ты знаешь, какая там стоит дивная тишина
- будто вся земля заснула и спит беспробудным сном. Представляешь, как
жутко средь полного безмолвия и тишины услышать кошмарнейший вой. Так
вот, Эмиль, Альфред и Ида, ничего не подозревая, взбирались со своими
санями на последний холм, как вдруг из волчьей ямы донеслось завывание,
от которого у кого угодно застыла бы кровь в жилах. Маленькая Ида поб-
леднела и сразу захотела к маме. Другое дело Эмиль! От радости он запры-
гал, как дикий козел!
- В яму попал волк! - закричал он. - Вот это да! Где моя ружейка?
Чем ближе они подходили к дому, тем отчаяннее становился вой. Эхо
разносило его по всему хутору, и казалось, что лес вокруг полон волков и
что они отзываются на жалобный вопль плененного собрата.
Но Альфред сказал:
- Чудно воет этот волк! Послушай-ка!
Они замерли на месте, освещенные лунным светом, и прислушались.
- На помощь! На помощь! На помощь! - вопил волк.
Тут у Эмиля радостно сверкнули глаза.
- Оборотень! - закричал он. - Правда, я не очень верю, что это оборо-
тень!
Прыжок, другой, и он первым добрался до ямы. И тут Эмиль увидел, что
за волка он поймал. И не оборотня вовсе, а злосчастную Командоршу!
Эмиль рассвирепел. Что ей надо в его яме?! Ведь он-то хотел поймать
настоящего волка! Потом он задумался. Может, не так уж плохо, что ста-
ростиха угодила в яму? Не мешает проучить ее как следует, чтобы она по-
добрела и чтобы злости в ней поубавилось. А может, и совесть в ней прос-
нется! И Эмиль закричал Альфреду и Иде:
- Сюда! Сюда! Посмотрите на эту страшную лохматую зверюгу!
Втроем они стояли на краю ямы и смотрели вниз на старостиху, которая
в своей серой шерстяной шали и впрямь походила на волчицу.
- Ты точно знаешь, что это оборотень? - дрожащим голосом спросила ма-
ленькая Ида.
- Еще бы не оборотень! - ответил Эмиль. - Злобная старая волчица, по-
лучеловек-полуволчица - вот кто это, и опаснее ее на свете зверя нет!
- Ага! Оборотни еще страсть как прожорливы! - подхватил Альфред.
- Поглядите на нее, - сказал Эмиль. - Она, верно, немало сожрала на
своем веку. Зато теперь ей конец. Альфред, дай-ка мою ружейку!
- Не стреляй, Эмиль, миленький, неужто ты не узнаешь меня?! - завопи-
ла Командорша, до смерти испугавшись, как только Эмиль заговорил про
ружье. Она ведь не знала, что у Эмиля было только игрушечное ружье, ко-
торое ему смастерил Альфред.
- Слыхал, Альфред, что прорычала волчица? - спросил Эмиль. - Я что-то
не разобрал.
Альфред покачал головой:
- И я ничего не понял.
- А мне и дела нет до ее слов, - сказал Эмиль. - Дай-ка мою ружейку,
Альфред.
Тогда старостиха заорала:
- Вы что, ослепли, что ли, это же я свалилась в яму!
- Что она говорит? - спросил Эмиль. - Хочет знать, видели ли мы ее
тетку?
- Мы ее не видали, - поддержал мальчика Альфред.
- Нет, куда там, да и, к счастью, тетку ее тетки тоже, - выпалил
Эмиль. - Иначе яма была бы битком набита старыми волчицами-оборотнями.
Дай мою ружейку, Альфред!
Тут уж Командорша заголосила что было мочи, а потом, всхлипывая, за-
бормотала:
- Вот злодеи, вот уж злодеи-то!
- Она говорит, что любит пальты? - удивленно спросил Эмиль.
- Да, ясное дело, любит, - ответил Альфред, - только у нас ни одного
пальта нет.
- Не-а, во всем Смоланде не осталось больше ни единого пальта, -
подтвердил Эмиль. - Все слопала Командорша.
Старостиха завыла пуще прежнего. Она поняла, что Эмиль узнал, как
подло она обошлась с Дурнем-Юкке и другими бедняками. Она так убивалась,
что Эмилю стало жаль ее, потому что сердце у этого мальчика было золо-
тое. Но если хочешь, чтобы жизнь в богадельне стала лучше, так просто
отпустить старостиху нельзя.
- Послушай-ка, Альфред, - сказал он, - приглядись получше к волчице,
по-моему, она чем-то похожа на Командоршу из богадельни, а?
- Ой, чур меня, упаси и помилуй! - воскликнул Альфред. - Да Командор-
ша будет почище всех смоландских оборотней, вместе взятых.
- Это уж точно, - согласился Эмиль. - Ясное дело, волчицы-оборотни
просто добрые по сравнению с ней. Она-то никому добра не сделает!
Все-таки интересно, кто в самом деле стащил ту колбаску из шкафа на чер-
даке?
- Я! - жалобно закричала Командорша. - Я! Сознаюсь во всем, только
вытащите меня отсюда!
Эмиль и Альфред с улыбкой переглянулись.
- Альфред, - сказал Эмиль. - Ты что, ослеп? Неужто не видишь, что это
Командорша, а никакой не оборотень!
- Что за наваждение! - воскликнул Альфред. - И как это мы могли так
обознаться?
- Сам не понимаю, - ответил Эмиль. - Она похожа на волчицу-оборотня,
только у той не может быть такой шали.
- Нет, шали у оборотней нет. Но вот усы тоже есть, верно?
- Ну и дела. Теперь, Альфред, надо помочь Командорше, тащи лестницу!
Наконец в волчью яму спустили лестницу. Старостиха с громким плачем
выбралась наверх и бросилась наутек, только пятки засверкали. Никогда в
жизни ноги ее больше не будет в Каттхульте! Но прежде чем старостиха
скрылась за холмом, она обернулась и крикнула:
- Колбаску взяла я! Прости меня, Господи, но под Рождество я совсем
запамятовала про это! Клянусь, что запамятовала!
- Хорошо, что ей пришлось посидеть здесь часок и вспомнить про свои
подлости, - сказал Эмиль. - Видать, не такая уж глупая выдумка эти
волчьи ямы.
Командорша неслась вниз с холма во весь дух и порядком запыхалась,
когда наконец добежала до богадельни. Все ее старички и старушки спали в
своих завшивленных постелях, и Командорша ни за что на свете не рискнула
бы теперь потревожить их сон. Она кралась по дому неслышно, словно приз-
рак, чего никогда раньше не делала. Они все до одного были целы и невре-
димы. Она пересчитала их, как овец: Дурень-Юкке, КаллеЛопата, Юхан-Грош,
ПИПдурок-Никлас, ПройдохаФия, Кубышка, Виберша и Блаженная Амалия - все
были здесь, она всех их видела. Но вдруг она увидела еще кое-что. На
столике возле постели Блаженной Амалии маячило... о ужас! там маячило
привидение! Конечно, привидение, хотя оно и было похоже на поросенка. А
может, это оборотень стоял и глазел на нее своими жуткими белесыми гла-
зами?
Слишком много страхов выпало на долю Командорши за один день, и серд-
це ее не выдержало. Она со стоном рухнула на пол. Так она и лежала,
словно убитая, пока солнце не заглянуло в окна богадельни.
Как раз в этот день родственники из Ингаторпа должны были приехать в
гости в Каттхульт. Но вот беда, чем же их потчевать? Разве что свежепро-
соленным шпиком, сохранившимся в бочонке в кладовой, да жареной свининой
с картошкой и луковым соусом - свининой, которую не стыдно подать на
стол самому королю, случись ему заехать на хутор!
Но когда вечером мама Эмиля записывала в синюю тетрадь историю того
дня, надо признаться, она была очень огорчена, и листки бумаги по сей
день хранят расплывшиеся кляксы, словно над листками этими кто-то пла-
кал.
"ДЕНЬ МОЕЙ ВИДЫ, - вывела она заголовок. И потом: - Сиводня он целый
день просидел в столярке, бедный рибенок. Конечно, он мальчик благачис-
тивый, но порой, сдается мне, он малость не в себе". А жизнь в Катт-
хульте шла своим чередом. Минула зима, и наступила весна. Эмиль час-
тенько сидел в столярной, а все остальное время играл с маленькой Идой,
ездил верхом на Лукасе, возил в город молоко, дразнил Лину, болтал с
Альфредом и выдумывал все новые и новые проказы, которые делали его
жизнь богатой событиями и разнообразной. Так что к началу мая он уже вы-
резал не менее ста двадцати пяти деревянных старичков, красовавшихся на
полке в столярке! Что за мастер был этот ребенок!
Альфред не проказничал, но и у него были свои огорчения, вот так-то.
Ведь он до сих пор не отважился сказать Лине, что не хочет на ней же-
ниться.
- Давай уж лучше я скажу, - предлагал Эмиль, но Альфред и слышать об
этом не хотел.
- Я же тебе говорил, надо половчее, чтобы не обидеть ее.
Альфред, право же, был добрый малый, и он никак не находил нужных
слов, чтобы сказать о своем решении Лине. Но как-то субботним вечером в
начале мая, когда Лина сидела на крыльце людской и упорно ждала, когда
он подсядет к ней, Альфред решил: будь что будет! Свесившись из окна
людской, он закричал ей:
- Слышь, Лина! У меня к тебе дельце. Я давно хотел тебе сказать...
Лина фыркнула. "Наконец-то дождалась чего хотела", - подумала она.
- Чего же, милый Альфред, - отозвалась она, - говори, что там у тебя?
- Да все, вишь, о женитьбе, ну, о чем мы раньше толковали... слышь,
наплюем на эту женитьбу, ладно?
Да, так он и сказал, бедняга Альфред! То есть употребил еще более
крепкое словцо. Ужасно, что все это приходится пересказывать. Может, и
не следовало бы этого делать, так как я не хочу учить тебя скверным сло-
вам, наверное, ты уже немало знаешь их сам. Но ты должен помнить, что
Альфред был всего-навсего простой работник из Леннеберги, куда ему до
тебя! И он не сумел получше выразить свои мысли, хотя ломал себе голову
много-много дней, бедняга Альфред!
Кстати, Лина не обиделась.
- Ты так думаешь? - спросила она. - Нуну, поживем - увидим!
И Альфред понял тогда, что, видно, ему никогда не избавиться от Лины.
Но в тот вечер ему все же хотелось быть счастливым и свободным, и потому
он вместе с Эмилем пошел на хуторское озеро удить окуней.
Вечер был такой прекрасный, какие бывают, наверное, только весной в
Смоланде. Вся черемуха в Каттхульте стояла в цвету, пели дрозды, жужжала
мошкара, и бойко клевали окуни. Эмиль с Альфредом сидели, глядя, как на
зеркальной водной глади покачиваются поплавки. Говорили они мало, но им
было хорошо. Так до самого захода солнца просидели они на берегу, а по-
том отправились домой. Альфред нес на рогульке окуней, а Эмиль дул в
дудку, которую Альфред вырезал ему из вербы. Они шли извилистой дорожкой
по пастбищу, и над их головами шумели по-весеннему нежно-зеленые березо-
вые листочки.
Эмиль так здорово дудел, что даже дрозды притихли от удивления. Вне-
запно Эмиль смолк, вынул дудку изо рта и спросил:
- Знаешь, что я сделаю завтра?
- Не-а, - ответил Альфред. - Небось опять напроказничаешь?
Эмиль снова сунул дудку в рот и стал наигрывать. Он шел, дудел и ду-
мал.
- Сам пока не знаю, - под конец сказал он. - Я никогда не знаю напе-
ред, что еще натворю.
ЖИВ ЕЩЕ ЭМИЛЬ ИЗ ЛЕННЕБЕРГИ!
Во всей Леннеберге, во всем Смоланде, во всей Швеции и, кто знает,
может, на всем свете никогда не было большего проказника, чем Эмиль, ко-
торый в прежние времена жил на хуторе Каттхульт близ Леннеберги, в про-
винции Смоланд. И подумать только! Ведь именно он, когда вырос, стал
председателем муниципалитета. Да-да, он стал председателем и лучшим пар-
нем во всей Леннеберге. Видишь ли, даже самые отчаянные проказники вы-
растают и со временем могут стать полезными людьми. Верно, это хорошо?
Ты не согласен со мной? Да ты, конечно, и сам немало проказничал, а? Ах
нет? Неужели я ошибаюсь?
Мама Эмиля, Альма Свенссон из Каттхульта, писала о всех его проделках
в синих школьных тетрадях, которые прятала в ящике комода. В конце кон-
цов их там столько набилось, что ящик едва выдвигался, так как то одна,
то другая тетрадка загибалась и вставала торчком. Эти синие тетради и по
сей день хранятся в том же старом комоде, все, кроме трех, которые Эмиль
однажды, когда ему понадобились деньги, пытался продать учительнице
воскресной школы. Когда же она не захотела их купить, он взял да и смас-
терил из них бумажные кораблики и пустил плавать в хуторской ручей, так
что их больше никто не видел.
Учительница воскресной школы никак не могла понять, зачем ей покупать
какие-то тетради у Эмиля.
- На что они мне? - удивленно спросила она.
- Чтобы читать детям и учить детей не быть такими плохими, как я, -
сказал Эмиль.
Уж кто-кто, а Эмиль знал, каким он был озорником, но если когда и за-
бывал об этом, то рядом всегда была Лина, служанка из Каттхульта, кото-
рая тут же напоминала ему, какой он сорванец.
- Что за прок держать тебя в воскресной школе, - твердила она. - С
тебя все как с гуся вода. Нет, не бывать тебе в раю! Разве что там пот-
ребовалась бы гроза, понятно?
Лина хотела сказать, что, где бы ни появлялся Эмиль, там тотчас под-
нималась суматоха, гремел гром и сверкали молнии.
- Сроду не видывала этакого пострела! - вздыхала Лина и брала с собой
на пастбище маленькую Иду, сестренку Эмиля, которая собирала землянику,
пока Лина доила хуторских коров. Ида нанизывала ягоды на соломинку и
приносила домой по пять соломинок, густо усаженных земляникой. А Эмиль
выклянчивал у нее всего лишь две соломинки - вот какой он был великодуш-
ный!
Только не думай, что Эмилю хотелось тащиться вместе с Линой и Идой на
пастбище. Как бы не так! Ему по душе было занятие повеселее! Он хватал
свои "шапейку" и "ружейку" и несся с ними прямиком на лужайку, где пас-
лись лошади. Там он вскакивал на Лукаса и мчался во весь опор сквозь за-
росли орешника, только земля из-под копыт летела в разные стороны. "Гу-
сары Смоланда идут в атаку..." - вот как называлась эта игра. Гусаров он
видел на снимке в газете и знал, как они скачут верхом.
"Шапейка", "ружейка" и Лукас были, пожалуй, самыми дорогими сокрови-
щами Эмиля. Лукаса Эмиль сам раздобыл на ярмарке в Виммербю после одного
из своих лихих приключений. Потрепанную синюю кепчонку купил ему как-то
папа. Ружье было игрушечное - его вырезал из дерева работник из Катт-
хульта, Альфред, потому что он очень любил Эмиля. Вообще-то Эмиль и сам
запросто мог бы выстругать себе ружье. Уж если и был на свете мастак ре-
зать по дереву, так это Эмиль. Да и упражнялся он в этом деле прилежно.
И вот почему. После каждой проделки Эмиля запирали в столярную, и там он
обычно стругал из дерева маленького забавного старичка. Под конец у него
набралось триста шестьдесят девять деревянных старичков. Они целы и по
сей день - все, кроме одного, которого мама Эмиля закопала в землю за
кустами смородины: уж больно он был похож на пастора! "Нельзя выставлять
пастора в таком виде", - говорила мама.
Ну вот, теперь ты примерно знаешь, каким был Эмиль. Ты знаешь, что он
проказничал круглый год - зимой и летом. А я как-то прочитала все эти
синие тетради, и потому мне досконально известны все его приключения.
Эмиль совершил немало и добрых дел. Справедливости ради надо вспомнить
все, а не только его ужасные проказы. Впрочем, не все они были ужасны,
многие и совсем безобидны. Собственно, только третьего ноября случилось
нечто умопомрачительное... Нет, ни за что, и не проси, все равно не
расскажу, что он натворил третьего ноября. Я этого никогда не сделаю,
раз я обещала его маме. Лучше для примера возьмем день, когда Эмиль вел
себя вполне прилично, хотя его папа наверняка думал иначе.
А именно...
СУББОТА, 12 ИЮНЯ
Как Эмиль заключил несколько сногсшибательных, но удачных сделок на
аукционе в Бакхорве
В одну из июньских суббот в Бакхорве проходил аукцион. Все хотели там
побывать, так как во всей Леннеберге и во всем Смоланде не было зрелища
более увлекательного. Папа Эмиля, Антон Свенссон, разумеется, тоже отп-
равился туда, за ним увязались работник Альфред со служанкой Линой, и,
уж конечно, дело не обошлось без Эмиля.
Если тебе когда-нибудь доводилось бывать на аукционе, ты знаешь, чем
там занимаются. Ты знаешь, что когда люди хотят продать свои вещи, они
устраивают аукцион, чтобы другие могли поехать и купить то, что им приг-
лянется. Хуторяне из Бакхорвы хотели распродать все до нитки, потому что
собирались уезжать в Америку, как многие в те времена. Не тащить же им,
в самом деле, с собой из Бакхорвы деревянные кухонные диваны и сковород-
ки, коров, поросят и кур. Вот почему в тот год, в самом начале лета, там
должен был состояться аукцион.
Папа Эмиля надеялся подешевле купить корову, а если повезет, и поро-
сую свинью, а может, и парочку кур. Вот почему он хотел побывать в Бак-
хорве, и вот почему Альфреду с Линой разрешено было сопровождать его.
Ведь кто-то должен помочь ему пригнать домой скотину и птицу, которых он
задумал купить!
- А вот зачем ехать с нами Эмилю, этого я никак в толк не возьму, -
сказал папа.
- Там, поди, и без него шуму и грому хватает, нечего еще тащить с со-
бой Эмиля, - поддакнула Лина.
Лина знала, как много свар и драк случается обычно на таких аукционах
в Леннеберге и во всем Смоланде, так что по-своему она была права. Но
мама Эмиля с укором взглянула на Лину и сказала:
- Если Эмиль хочет поехать со всеми на аукцион, то пусть едет, не
твоего ума это дело. Подумай-ка лучше, как ты сама будешь вести себя. Не
кривляйся и не гогочи, - ты ведь всегда это делаешь на людях.
Тут Лина смолкла.
Эмиль напялил свою кепчонку и собрался в дорогу.
- И мне что-нибудь купите, - попросила маленькая Ида, умильно склонив
головку.
Она попросила, ни к кому, собственно, не обращаясь, просто так, но
папа нахмурил брови:
- Купи да купи! Только и слышу. Разве я не купил тебе недавно мятных
леденцов на целых десять эре? В день твоего рождения, в январе, неужто
забыла?
Эмиль как раз подумывал попросить у папы монетку - не ехать же на
аукцион без единого эре в кармане, - но теперь это само собой отпало.
Время было самое неподходящее. Это он понимал. Во всяком случае, если
просить, то не теперь, когда все спешили и папа, готовый тронуться в
путь, уже сидел в большой тележке, на которой возили молоко. "Но чего
нельзя получить так, можно раздобыть иначе", - подумал Эмиль. С минуточ-
ку он напряженно размышлял, а потом сказал:
- Езжайте вперед, а я прискачу следом на Лукасе!
Папа Эмиля сразу заподозрил неладное, но ему хотелось уехать поско-
рее, и он сказал:
- Давай, давай, а то и вовсе оставайся дома! Спокойней будет!
Он щелкнул кнутом, и лошади понеслись. Альфред помахал Эмилю, Лина -
маленькой Иде, а мама закричала папе:
- Глядите, не поломайте там руки-ноги, возвращайтесь домой целе-
хоньки!
Мама сказала это, потому что она тоже знала, какие безобразия творят-
ся порой на аукционах.
Пока молочная повозка не скрылась за поворотом, Эмиль стоял в дорож-
ной пыли и глядел ей вслед. Но потом он заторопился, так как надо было
срочно раздобыть денег. Как ты думаешь, что он для этого сделал?
Если бы ты жил в Смоланде и был ровесником Эмиля, ты бы знал, сколько
ворот стояло, к счастью, в те времена на дорогах. Их ставили для того,
чтобы быки, коровы и овцы каждого смоландского крестьянина паслись
только на пастбищах своих хозяев. А может, и для того, чтобы смоландские
малыши могли хоть изредка заработать монетку в два эре, открывая ворота
какомунибудь ленивому крестьянину, которому надо было проехать дальше,
но не хотелось слезать с повозки и самому отворять ворота.
Были ворота и в Каттхульте, но, по правде говоря, Эмиль не очень-то
разжился на них, так как хутор стоял на отшибе и туда редко кто наведы-
вался из прихода. Лишь один хутор лежал еще дальше Каттхульта - Бакхор-
ва, где как раз и должен был состояться аукцион.
"Значит, тому, кто туда поедет, не миновать наших ворот", - решил
Эмиль, этакий плутишка.
Битый час простоял он сторожем у ворот и заработал - подумать только
- целых пять крон и семьдесят четыре эре. Повозки с лошадьми тянулись
одна за другой, и только он закрывал ворота, как тотчас надо было снова
их отворять.
Все крестьяне, спешившие в Бакхорву, были в хорошем настроении, пото-
му что ехали на аукцион, и охотно швыряли монетки в два и пять эре в
кепчонку Эмиля. Некоторые богатые крестьяне даже раскошеливались на де-
сять эре, хотя, понятно, мигом в этом раскаивались.
А торпарь из Кроки разозлился, когда Эмиль захлопнул ворота перед са-
мой мордой его сивой кобылки.
- Чего затворяешь ворота! - закричал он.
- Надо же мне сначала их закрыть, чтобы потом открыть.
- Чего ж ты в такой день не оставишь ворота открытыми? - зло спросил
хуторянин из Кроки.
- Что я, рехнулся! - ответил Эмиль. - Это нынче-то, когда мне впервые
есть хоть какая-то польза от этих старых ворот?
Но торпарь из Кроки огрел Эмиля кнутом и не дал ему ни пол-эре.
Когда все, кто собирался побывать на аукционе, проехали через Катт-
хульт и стоять у ворот стало незачем, Эмиль вскочил на Лукаса и понесся
вскачь так резво, что в кармане его брючек забренчали монетки.
Аукцион в Бакхорве был уже в полном разгаре. Люди толпились вокруг
вещей, расставленных рядами во дворе. При ярком солнечном свете они ка-
зались совсем неприглядными. Посреди толпы на бочку взобрался аукцион-
щик. Ему давали хорошую цену за сковородки и кофейные чашки, за старые
деревянные стулья и еще за многое другое. Понимаешь, так вот и бывает на
аукционе: кто-нибудь выкрикивает, объявляя аукционщику, сколько он хочет
заплатить за какую-нибудь вещь, ну а если найдется такой, кто хочет зап-
латить больше, то ему и достается кухонный диван или чтолибо другое.
Когда на двор прискакал Эмиль верхом на Лукасе, народ всколыхнуло
словно ветром. В толпе зашушукались:
- Раз явился этот мальчишка из Каттхульта, лучше, пожалуй, ехать до-
мой!
Эмиль же был настроен на крупные сделки, ему не терпелось начать тор-
говаться, да и деньжата у него завелись, так что было от чего голове
пойти кругом. Не успев спешиться, он уже предложил три кроны за старую
железную кровать, которая была ему нужна как телеге пятое колесо. К
счастью, одна крестьянка предложила за кровать четыре кроны, и Эмиль из-
бавился от ненужной покупки. Но он азартно продолжал набивать цену почти
на все без исключения и не успел опомниться, как - бах - стал хозяином
трех вещей. Первой была выцветшая бархатная шкатулочка с мелкими голубы-
ми ракушками на крышке - ну она-то еще пригодится маленькой Иде. Второй
была лопата с длинной ручкой - сажать хлебы в печь. А третьей - старая
ржавая пожарная помпа [12], за которую во всей Леннеберге никто не дал
бы и десяти эре. А Эмиль выложил двадцать пять и тотчас получил ее.
"Вот беда, зачем она мне?" - подумал Эмиль. Но ничего не поделаешь -
хотел он этого или нет, помпой теперь владел он.
Пришел Альфред, взглянул на покупки Эмиля и рассмеялся.
- Владелец помпы Эмиль Свенссон, - сказал он. - На что тебе,
собственно говоря, эта штуковина?
- А если грянет гром и вспыхнет пожар? - ответил Эмиль.
И в тот же миг грянул гром - так, во всяком случае, вначале подумал
Эмиль. Но это был всегонавсего папа Эмиля, который схватил сына за шиво-