лать. Охотнее всего он лег бы в снег и заснул, чтобы ничего больше не
видеть.
Неподалеку у дороги стояла усадьба, которую Эмиль называл "Блины". И
вдруг он увидел, что на скотном дворе светится огонек. В душе у него за-
теплилась маленькая надежда.
- Я схожу за помощью, Альфред, - сказал он.
Альфред не ответил, и Эмиль пошел. Он пробивался сквозь глубокие суг-
робы, и когда ввалился на скотный двор, то походил на снежную бабу.
На скотном дворе был сам хозяин "Блинов". И он очень удивился, увидев
в дверях мальчишку из Каттхульта, засыпанного снегом, залитого кровью,
капавшей из носа, и слезами. Да, Эмиль плакал, он не мог удержаться, он
знал, какого труда ему будет стоить заставить хозяина "Блинов" выйти в
метель на дорогу. Он был строптив, этот "блинопек", но все-таки понял:
помочь Эмилю необходимо - и отправился с лошадью, веревкой, разными
инструментами и вытащил сани из канавы, хотя все время что-то злобно
бормотал про себя.
Будь у хозяина "Блинов" хоть капля совести, он, наверно, помог бы
Эмилю добраться до Марианнелунда, но он этого не сделал. Эмилю с Лукасом
пришлось одним продолжать свой тяжкий путь сквозь сугробы. Оба устали и
двигались все медленнее и медленнее. И вот настал миг, когда Эмилю приш-
лось сдаться. Силы оставили его. Он не мог даже приподнять лопату.
- Не могу больше, Альфред, - сказал он и заплакал.
До Марианнелунда оставалось лишь несколько километров, и глупо было
сдаваться, когда они уже почти достигли цели.
Альфред не издал ни звука. "Наверное, умер", - подумал Эмиль. Лукас
стоял склонив голову - казалось, будто ему стало стыдно. Даже и он ниче-
го больше не мог сделать.
Эмиль сел на облучок, да так и остался сидеть. Он тихо плакал, его
засыпало снегом, а он не шевелился. Конец всему, и пусть метет сколько
угодно, ему теперь все равно.
Он дремал, ему хотелось спать. Сидя на облучке и не обращая внимания
на покрывавшую его пелену снега, он погружался в сладкий сон.
...Кругом уже не было никакого снега и никакой зимы. Стояло лето. Они
с Альфредом спустились вниз к хуторскому озеру - купаться. Альфред хотел
научить Эмиля плавать. Смешной Альфред, разве он не знает, что Эмиль уже
умеет плавать? Ведь Альфред сам научил его многомного лет тому назад,
неужели он забыл? И Эмиль показал ему, как хорошо он умеет плавать! А
потом они вместе плавали, плавали без конца и заплывали все дальше в
глубь озера. В воде было так чудесно, и Эмиль сказал: "Мы - вдвоем,
только мы с тобой! Ты и я, Альфред!" И он ждал, что Альфред, как обычно,
ответит ему: "Да, мы - вдвоем, только мы с тобой! Ты и я, Эмиль!" Но
вместо этого послышался звон колокольчиков. Нет, он явно ослышался. Ка-
кой может быть звон колокольчиков, когда купаешься!
С трудом разомкнув глаза, Эмиль вырвался из своего сна. И тут он уви-
дел снегоочиститель! Сквозь пургу шел снегоочиститель, да, конечно, из
Марианнелунда шел снегоочиститель! А тот, кто вел машину, во все глаза
смотрел на Эмиля, словно увидел привидение, а не засыпанного с ног до
головы снегом мальчишку из Каттхульта, что в Леннеберге.
- А что, дорога расчищена до самого Марианнелунда? - живо спросил
Эмиль.
- Да, - ответил тот, кто вел машину. - Успеешь, если поторопишься.
Через полчаса будет та же беда!
Но и полчаса было Эмилю достаточно.
Приемная доктора была битком набита людьми, когда туда ворвался
Эмиль. Доктор как раз высунул голову из кабинета, чтобы вызвать на прием
очередного больного. Но тут Эмиль заорал так, что все подскочили:
- В санях во дворе Альфред! Он помирает!
Доктор не заставил себя ждать. Он позвал двоих стариков, из тех, кто
сидел в приемной, - они внесли Альфреда в дом и положили на операционный
стол.
Бросив быстрый взгляд на Альфреда, доктор закричал больным:
- Ступайте все по домам! Тут дело серьезное!
Эмиль рассчитывал, что Альфред поправится почти в ту же самую секун-
ду, когда явится к доктору, но, увидев, что доктор покачал головой при-
мерно так же, как Креса-Майя, он испугался. Подумать только, а что, если
уже поздно, что, если нет средства вылечить Альфреда? Стоило Эмилю поду-
мать об этом, как ему стало невыносимо больно, и, сдерживая рыдания, он
пообещал доктору:
- Я отдам тебе свою лошадь, если вылечишь его... и поросенка, только
вылечи! Как думаешь, что-нибудь получится?
Доктор долго смотрел на Эмиля.
- Сделаю что смогу, но я ничего не обещаю!
Альфред лежал на столе, не подавая никаких признаков жизни. Но вне-
запно он открыл глаза и смущенно взглянул на Эмиля.
- А ты тут, Эмиль! - сказал он.
- Да, Эмиль тут, - подтвердил доктор, - но теперь лучше ему ненадолго
выйти, потому что сейчас я буду тебя оперировать, Альфред!
По глазам Альфреда было видно, что он испугался, - он не привык ни к
докторам, ни к операциям.
- Я думаю, ему страшновато, - сказал Эмиль. - Может, лучше мне ос-
таться с ним?
Доктор кивнул головой:
- Да, раз уж ты сумел доставить его сюда, то, верно, справишься и с
этим.
И Эмиль, взяв здоровую руку Альфреда в свою, все время держал ее, по-
ка доктор оперировал другую руку. Альфред не издал ни звука. Он не кри-
чал и не плакал; плакал только Эмиль, да и то так тихо, что никто этого
не услышал.
Эмиль смог вернуться домой с Альфредом только накануне Рождества. Уже
вся Леннеберга знала тогда о его великом подвиге, и все ликовали.
- Этот мальчишка из Каттхульта всегда был нам по душе, - твердили
леннебержцы в один голос. - И отчего некоторые бранят его! Все мальчишки
- озорники...
Эмиль привез маме с папой письмо от доктора, и там, среди всего про-
чего, были и такие слова:
"Вы можете гордиться своим мальчиком". И мама Эмиля записала в синей
тетради:
"Боже мой, как это утешело мое бедное матиринское серце, которое так
часто сакрушалосъ об Эмиле. И уж я позабочусь о том, штоб все в Ленне-
берге узнали про это".
Но какие же беспокойные дни пришлось им пережить в Каттхульте! В то
ужасное утро, когда обнаружилось, что Эмиль с Альфредом исчезли, папа
Эмиля так расстроился, что у него заболел живот и ему пришлось лечь в
постель. Он не верил, что когда-нибудь увидит Эмиля в живых. Но потом из
Марианнелунда пришли вести, которые успокоили его. Однако боли в животе
не затихали, пока Эмиль не вернулся домой и не ворвался в горницу к от-
цу. Пусть папа увидит, что он снова дома.
Папа взглянул на сына, и глаза его заблестели.
- Ты - хороший мальчик, Эмиль, - сказал он.
А Эмиль так обрадовался, что у него забилось сердце. Право же, это
был один из тех дней, когда он любил своего отца.
А мама стояла рядом и расцветала от гордости.
- Да, он молодчина, наш Эмиль! - сказала мама, потрепав кудрявые во-
лосы сына.
Папа лежал, прижав к животу горячую крышку от кастрюли. Это смягчало
боль. Но теперь крышка остыла, и ее нужно было снова подогреть.
- Дай-ка я подогрею, - живо вскочил Эмиль, - я привык ухаживать за
больными!
Папа одобрительно кивнул головой.
- А ты можешь дать мне стакан сока, - сказал он маме Эмиля.
Да, теперь ему было хорошо, теперь ему оставалось только лежать, и
пусть все ухаживают за ним.
Но у мамы были другие дела, и прошло целых полчаса, прежде чем она
вспомнила про сок. Она только стала его наливать, как услыхала из горни-
цы дикий вопль. Кричал папа Эмиля. Ни секунды не мешкая, мама вбежала в
горницу, и в тот самый миг крышка от кастрюли покатилась прямо ей
навстречу. Она едва успела отскочить в сторону, но от испуга выплеснула
сок, брызнув на крышку. Крышка зашипела.
- Горе мое луковое, сколько времени ты грел крышку?! - спросила она
Эмиля, который стоял перед ней в полной растерянности.
- Я думал, что она должна нагреться почти как утюг, - объяснил Эмиль.
Выяснилось, что, пока Эмиль был в кухне и грел на плите крышку, папа
задремал. А когда Эмиль вернулся и обнаружил, как мирно спит его папа,
он, конечно, не захотел будить его, а осторожно сунул крышку под одеяло
и положил ее отцу на живот. Да, неудачно вышло: крышка нагрелась слишком
сильно.
Мама Эмиля постаралась как могла успокоить мужа.
- Ничего-ничего, сейчас принесу мазь от ожогов, - пообещала она.
Но папа Эмиля встал с постели. Он сказал, что боится лежать теперь,
когда сын вернулся домой. Да и вообще, мол, пора встать и пойти поздоро-
ваться с Альфредом.
Что касается Альфреда, то он сидел на кухне, очень бледный, с рукой
на перевязи, но радостный и довольный, а вокруг него в полном восторге
хлопотала Лина.
Вместе с Кресой-Майей они начищали медную посуду: все горшки, и мис-
ки, и сковородки должны были блестеть и сверкать к Рождеству. Но Лина
уже не могла заниматься своим делом. Она суетилась вокруг Альфреда с
тряпкой для чистки посуды в одной руке и с миской, где лежала сырная ле-
пешка, в другой. Она вела себя так, словно нежданно-негаданно обнаружила
в своей кухне золотой слиток. Маленькая Ида не сводила с Альфреда глаз.
Она так пристально смотрела на него, будто не знала, в самом ли деле че-
ловек, который вернулся домой, их прежний Альфред.
Креса-Майя переживала одну из самых великих минут своей жизни. Не
закрывая рта, болтала она о заражении крови. Альфред может радоваться,
что дело кончилось так, как оно кончилось.
- Но ты не очень-то задирай нос, потому что заражение крови порой бы-
вает длительным и тяжелым. Глядишь, и снова расхвораешься, когда уже ду-
маешь, что здоров. Уж поверь мне, что это так и есть.
В тот вечер в Каттхульте было очень уютно. Мама Эмиля достала из кла-
довой свежую колбасу, начиненную кашей, и начался настоящий пир.
Все вместе - Эмиль, и его мама, и папа, и маленькая Ида, и Альфред, и
Лина, и КресаМайя - сидели в красиво убранной кухне, радостные и весе-
лые. Да, то был настоящий праздничный вечер со свечами на столе. А кол-
баса была отменная - коричневатая, поджаристая. Они ели ее со свежей
брусникой. Усерднее всех налегал на колбасу Альфред, хотя ему нелегко
было управляться только правой рукой. Лина с любовью смотрела на него, и
вдруг ей в голову пришла замечательная мысль.
- Послушай-ка, Альфред, раз у тебя нет никакого заражения крови, мы
можем пожениться к весне, верно?
Альфред испугался так, что даже подскочил и просыпал бруснику на брю-
ки.
- Этого я не обещаю, - сказал он. - У меня ведь есть еще один большой
палец, так что неизвестно, может, и в нем будет заражение крови.
- Ну уж нет, - возразил Эмиль, - тогда я закопаю тебя к северу от до-
ма, это я обязательно сделаю, потому что везти тебя в Марианнелунд еще
раз я не смогу.
Креса-Майя сердито поглядела на Эмиля.
- С тебя станется, ничего святого для тебя нет, только бы позубоска-
лить. Уж я-то знаю, - обиженно сказала она.
И вот теперь, когда они сидели при свете рождественских свечей и было
так хорошо и даже немного торжественно, мама Эмиля вытащила из кармана
передника письмо и прочитала всем то, что доктор написал об Эмиле. "Им
не помешает послушать такое письмо", - думала она.
После того как письмо было прочитано, все замолчали. Стало тихо, по-
тому что они услышали торжественные и красивые слова. Наконец маленькая
Ида произнесла:
- Это о тебе, Эмиль!
Но Эмиль сидел смущенный, не зная, куда деваться. Все смотрели на не-
го, а он этого терпеть не мог, поэтому упрямо глядел в окошко. Но и то,
что он там увидел, не способствовало бодрости его духа. Он увидел, что
снова идет снег, и понял, кому завтра надо рано вставать и убирать его.
Он снова принялся за колбасу, начиненную кашей, но ел опустив глаза и
иногда лишь быстро поднимал их, чтобы посмотреть, не глядят ли еще на
него.
На него смотрела только мама. Она не могла оторвать взгляда от своего
любимого мальчика. Он был такой славный - розовощекий, кудрявый, с крот-
кими голубыми глазами. "Да, он точь-в-точь рождественский ангел", - ду-
мала она. А тут еще доктор сказал, что она имеет право гордиться им.
- Чудно, - сказала мама Эмиля. - Порой, когда я смотрю на Эмиля, мне
кажется, что когданибудь он будет великим человеком!
Папа Эмиля явно сомневался в этом.
- Каким еще великим? - удивился он.
- Да откуда мне знать? Может... председателем муниципалитета или еще
кем-нибудь.
Лина разразилась непристойным хохотом.
- Быть того не может, чтобы председателем муниципалитета стал эдакий
озорник!
Мама Эмиля строго посмотрела на нее, но, так ничего и не сказав, еще
раз сердито обнесла всех по кругу колбасой, начиненной кашей.
Эмиль положил себе на тарелку еще кусочек и, медленно посыпая брусни-
кой колбасу, начал размышлять над тем, что сказала мама. А вдруг он в
самом деле станет председателем муниципалитета, когда вырастет? Может,
это не так уж и глупо? Ведь кому-нибудь же надо быть председателем!
Затем он стал думать о словах Лины. Если он станет председателем, ко-
торый озорничает... какие бы тогда придумать проделки?
Налив в стакан молока, он продолжал размышлять... Проделки председа-
теля муниципалитета должны быть почище обычных мальчишеских. Их вот так
мигом, с ходу, не придумать. Он поднес стакан к губам, чтобы сделать
глоток. И в эту самую минуту ему пришла в голову еще одна, понастоящему
забавная мысль... И тогда он фыркнул, а молоко разбрызгалось, и, как
обычно, досталось папиному жилету. Однако папа Эмиля не очень рассердил-
ся: нельзя ведь ругать того, кого так расхвалил доктор и кто совершил
удивительный подвиг. Папа Эмиля ограничился лишь тем, что стряхнул с жи-
лета молоко и чуть сурово сказал:
- Да, сразу видно, кто вернулся домой!
- Не надо так говорить, - попросила мама.
Папа замолчал и погрузился в размышления о своем сыне и его будущем.
- Сомневаюсь, чтоб Эмиль стал председателем муниципалитета, - сказал
он под конец. - Но все же из него может получиться дельный парень. Если,
конечно, ему суждено остаться живым и здоровым.
Мама удовлетворенно кивнула головой:
- Да, да! Из него-то непременно получится!
- Если этого захочет сам Эмиль! - сказала маленькая Ида.
Эмиль плутовски улыбнулся.
- Поживем - увидим, - сказал он. - Поживем - увидим!
И настал вечер, и настала ночь, и все тихо и мирно уснули. А снег сы-
пал и сыпал на Каттхульт, на всю Леннебергу, на весь Смоланд.
Да нет же, нет, доктор не взял у Эмиля ни Лукаса, ни Заморыша. Не
бойся!
ИДА И ЭМИЛЬ ИЗ ЛЕННЕБЕРГИ!
КАК МАЛЕНЬКОЙ ИДЕ ПРИШЛОСЬ СТАТЬ ПРОКАЗНИЦЕЙ
Так вот, на хуторе Каттхульт близ Леннеберги, в Смоланде, жили Эмиль
и его маленькая сестренка Ида. Слыхал ты о них когда-нибудь? Если слы-
хал, то знаешь, что Эмиль проказничал почти каждый день и за свои про-
делки ему приходилось почти каждый день сидеть в столярной. Его папа
считал, что благодаря такому наказанию Эмиль отучится проказничать. Хотя
бы ради того, чтобы не сидеть в столярной. Но он ошибся. Эмиль считал,
что в столярной очень уютно. Он спокойно сидел там и, до тех пор пока
его не выпускали на волю, вырезал деревянных старичков. Когда он уже от-
сиживал там положенный срок, дверь ему открывала иногда маленькая Ида.
Маленькая Ида тоже считала, что в столярной уютно. Ей тоже хотелось ког-
да-нибудь посидеть там взаперти. Но для этого надо было сперва что-то
натворить, а она, бедняжка, не умела.
- Все равно я придумаю какую-нибудь проделку! - сказала она Эмилю.
- Озорные проделки не придумывают, они получаются сами собой. А полу-
чилась проделка или нет, узнаешь только потом.
- Ага, если папа кричит: "Э-э-э-миль!" - значит, это проделка, - ска-
зала Ида.
- Во-во! - подтвердил Эмиль. - И тогда я сразу же бегу в столярку.
Маленькая Ида не понимала, почему на ее долю никогда не выпадает хоть
какая-нибудь проделка, в то время как на Эмиля они так и сыплются. Вот
она и пошла к Лине - каттхультовской служанке.
Ну и расхохоталась же Лина!
- Это ты-то хочешь проказничать, ты, такая добрая малышка?! Где уж
тебе озорничать! На это только злодеи горазды. Такие, как Эмиль!
Ида говорила об этом и с Альфредом - каттхультовским работником.
- Я тоже хочу сидеть в столярке! - заявила Ида. - Да, и я тоже!
Альфред почесал в затылке. Он охотно помог бы Иде, если бы только
мог. Но ему это было не под силу.
- А Эмиль разве не может придумать для тебя хоть какую-нибудь ерундо-
вую проделку? - спросил он.
- Озорные проделки не придумывают, - ответила Ида. - Они сами собой
получаются. Да только не у меня...
А Эмиль тем временем изобретал все новые проделки, одну за другой.
Однажды утром, когда старушка Креса-Майя пришла в Каттхульт, чтобы по-
мочь Лине стирать белье, оказалось, что Эмиль выпустил из овечьего заго-
на злющего каттхультовского барана, которого звали Шут Гороховый. Кре-
са-Майя мигом вскарабкалась на каменную ограду, чтобы этот негодник не
забодал ее, да так и осталась стоять там, бедняжка, меж тем как Шут бе-
гал внизу и караулил ее. Креса-Майя стала кричать что есть сил и звать
на помощь. Но никто ее не услышал. Никто, кроме Эмиля, который в это
время собирал за оградой овечьего пастбища лесную землянику. Легкомыс-
ленный, как всегда, он не запер за собой калитку. Теперь же он так пос-
пешно рванулся к ограде, что ягоды разлетелись из корзинки мелкими брыз-
гами во все стороны. Увидев открытую калитку, и Кресу-Майю на каменной
ограде, и Шута, караулившего ее внизу, Эмиль сказал самому себе:
- Вот это да! Теперь у меня на счету новая проделка!
- Так это ты выпустил из загона Шута, злодей ты этакий? - спросила
Креса-Майя.
- Да, - ответил Эмиль. - Хотя я этого вовсе не хотел. Но не бойся,
сейчас я займусь бараном, так что ты сможешь спуститься вниз.
Он стал прыгать и орать во все горло и так раздразнил барана, что тот
и думать забыл про КресуМайю. Теперь он решил наброситься вместо старуш-
ки на Эмиля. Но Эмиль был мальчишка шустрый. Он бросился бежать, а за
ним во всю прыть несся Шут. Они промчались через калитку на пастбище.
Эмиль впереди, а баран - сзади. Они бежали все дальше и дальше по паст-
бищу, так что добежали даже до Аттилантен, глубокой ямы, наполненной во-
дой, где обычно Эмиль и Ида пускали свои лодочки из коры. Они называли
эту яму "поместье Аттилантен" и всегда играли там очень весело.
И вот теперь Эмиль совершил гигантский прыжок - наискосок через яму
Аттилантен. Шут ринулся за ним! Подумать только! И он тоже почти переле-
тел через яму! Но барану не так повезло, как Эмилю. Со страшным шумом
Шут плюхнулся прямо в яму Аттилантен и погрузился в воду по самую боро-
ду. Он заблеял, призывая на помощь еще отчаяннее, чем Креса-Майя, но
Эмиль сказал ему:
- Сам виноват! Я вовсе не собираюсь вытаскивать тебя из лужи, да и
вообще мне это не под силу.
Хотя он отлично понимал, что Шута надо вытащить из ямы во что бы то
ни стало, пока папа не узнал, что произошло.
"Если б только привести сюда Альфреда, - подумал он, - никто бы ниче-
го не узнал об этом".
Он побежал за Альфредом, но на этот раз был достаточно предусмотрите-
лен и, покидая овечье пастбище, закрыл за собой калитку. Но не успел он
накинуть крючок, как увидел Кресу-Майю. Она по-прежнему стояла на ограде
и так злилась, что только пух и перья летели. Когда за тобой гонится
злющий баран, на ограду вскарабкаешься мигом. Но спуститься вниз для
старушки Кресы-Майи было куда труднее. Она пыталась, да ничего у нее не
получалось.
- По-твоему, я буду торчать тут, пока солнце не зайдет? - кричала
она. - Ступай сейчас же за Альфредом, злодей чертов!
- Да, но спрыгнуть-то ты, верно, сможешь и сама? - спросил Эмиль. - А
я тебя подхвачу.
- Спасибо тебе! - бушевала Креса-Майя. - Лучше уж я буду стоять здесь
до тех пор, пока не рухну! Сейчас же ступай за Альфредом, кому сказала!
Эмиль так и сделал. Но хуже не бывает: когда он встретил Альфреда,
тот был не один. Альфред вместе с папой Эмиля косил траву на Северном
лугу. И когда примчался запыхавшийся Эмиль, папа спросил:
- Ну что там еще стряслось? Пожар, что ли, где-нибудь?
- Не-а, хотя Креса-Майя... - начал было Эмиль, но тут же смолк.
И все-таки папа Эмиля очень быстро вытянул из него всю правду и о
Кресе-Майе, очутившейся на ограде овечьего пастбища, и о Шуте, рухнувшем
в яму Аттилантен. Что тут началось!
- Наш драгоценный баран, который стоил двадцать крон! - вопил папа
Эмиля. - О, Боже, помоги нам спасти его и... да, Кресу-Майю, само собой,
тоже, но это потом.
И они пустились бежать, все трое: папа Эмиля, и Эмиль, и Альфред. И
пока они мчались на выгон, папа хвалил Эмиля за то, что он так быстро
прибежал за помощью. Но тогда еще папа не знал, кто так бездумно оставил
калитку открытой.
Уже издалека они услыхали, как Креса-Майя и Шут орут благим матом,
перекрикивая друг друга. Нет, такую беду никак не сохранить в тайне, на-
прасно Эмиль считал, что это возможно. Сама Креса-Майя была не из тех,
кто может хранить какие-нибудь тайны.
Чтобы вызволить Шута из ямы Аттилантен, потребовалось время. И когда
наконец настал черед Кресы-Майи спускаться вниз с ограды, она была уже
совершенно измучена. Но ей страшно хотелось поскорее рассказать папе
Эмиля о том, кто оставил калитку на овечьем пастбище открытой, несмотря
на строжайший запрет. Ведь еще в колыбели Эмилю внушали, что все калитки
нужно запирать. Совершенно безмозглый мальчишка!
Выслушав обвинения старушки, Эмиль взял свою корзинку с земляникой и
тихонько отправился домой, представляя, что сейчас начнется.
И в самом деле! Он не ошибся.
- Э-э-э-миль! - закричал его папа.
Тут Эмиля словно подстегнули. Когда он рванул с места в карьер, зем-
ляника снова так и брызнула из корзинки. И весь остаток дня он просидел
в столярной, вырезая себе нового деревянного старичка.
- А я? Мне так никогда и не попасть в столярку! - печально сказала
маленькая Ида.
В Каттхульте было множество самых разных животных. И не только овцы и
злющий баран; там были поросята и коровы, а также несколько лошадей и
великое множество кур. У Эмиля к тому же была собственная курица, кото-
рую звали Лотта-Хромоножка. И она неслась лучше, чем все остальные куры,
хотя однажды в молодости сломала одну ножку и с тех пор так и осталась
хромой.
Однажды утром, когда все, кто жил в Каттхульте, сидели на кухне и
завтракали, мама Эмиля сказала:
- Теперь я просто уверена: Лотта-Хромоножка несется где-то в совер-
шенно другом месте, а не в курятнике.
- Ишь какая! - воскликнул Эмиль. - Ну да ладно. Мы скоро найдем ее
тайник. Пошли, Ида!
- Если найдете яйца Лотты-Хромоножки, получите на ужин блины, - поо-
бещала мама Эмиля.
Эмиль и Ида очень любили блины и тут же помчались к курятнику.
- Мне нужно сказать Лотте пару теплых слов! - строго заявил Эмиль.
Куры в Каттхульте свободно разгуливали где им вздумается целые дни
напролет. И только когда наступал вечер, Лина запирала курятник, чтобы
их не украла лиса.
И вот сейчас все куры сидели в своих гнездах и собирались класть яй-
ца. Некоторые из них уже справились с этим и громко кудахтали, желая
возвестить миру о таком великом событии.
И только одна Лотта-Хромоножка бродила по холму, роясь в земле хромой
лапкой. Понятно, она вовсе и не собиралась садиться в какое-то там гнез-
до.
- Ах ты, негодная девчонка! - обругал курицу Эмиль. - Где ты кладешь
свои яйца?
Но Лотта-Хромоножка разгуливала по холму, искала червей и вела себя
как-то странно. Казалось, будто она даже никогда и не слышала, что куры
должны нести яйца. Время от времени она склоняла головку набок и хитро
поглядывала на Эмиля и Иду. Нечего и гадать: совершенно ясно, что, пока
они не уйдут, курица даже не подумает сесть ни в какое гнездо.
- Ну и вредная же ты хитрюга! - сказал Эмиль. - Да и мы тоже не лыком
шиты. Пойдем, Ида, спрячемся за углом курятника.
И вот они притаились там, хитрые-прехитрые, хитрее даже, чем могла бы
ожидать Лотта-Хромоножка.
И лишь иногда Эмиль высовывался из-за угла и тайком подглядывал за
курицей. Но она его не замечала, уверенная, что вот теперь-то она нако-
нец одна.
И вдруг Лотта пустилась наутек - прямо в кусты крыжовника. А кусты
были такие высокие, густые, обильно усыпанные ягодами, которые вотвот
уже созреют. Лотта-Хромоножка остановилась и опасливо огляделась по сто-
ронам. А потом нырнула под кусты.
Но следом за ней шли Эмиль с Идой. И только Лотта собралась было по-
ложить яйцо в прекрасное гнездо, которое она вырыла себе в кустах, как
Эмиль схватил ее. Не помогло ей и то, что она била ногами и кудахтала в
знак протеста...
- Ах ты, негодная девчонка! Сейчас мы посмотрим, сколько яиц ты снес-
ла! - сказал Эмиль. - Считай, Ида!
И Ида стала считать. В ямке лежало девятнадцать яиц. Какое счастье,
что не больше, ведь Ида умела считать только до двадцати.
- Ты что, не понимаешь? Какая ты глупыха! - сказал Эмиль Лотте. -
Ведь яйца здесь, на жаре, могут протухнуть!
Лотта не спускала глаз с Эмиля. Какие чудесные деньки выпали ей на
долю в этой ямке! Но она понимала, что теперь им пришел конец. И Лот-
та-Хромоножка успокоилась. Курица-то она была неглупая!
- А вдруг все яйца протухли? Подумать только! Тогда я не хотела бы
съесть их вместе с блинами! - сказала маленькая Ида.
- Разбей одно яйцо и проверь, - посоветовал Эмиль.
Он охотно сделал бы это сам, но ведь ему надо было держать Лотту,
чтобы она не вырвалась.
А Ида взяла яйцо и разбила его о грушевое дерево, росшее совсем ря-
дом. Белок с желтком потекли по стволу, и Ида понюхала их.
- Нет, это яйцо не было испорчено! Хотя теперь про него так не ска-
жешь...
Лотта-Хромоножка раскудахталась и подняла страшный шум, ведь ей пора
было нестись.
И Эмиль догадался об этом.
- Ладно, ладно! - успокоил он ее. - А теперь я покажу тебе, где надо
класть яйца. Подожди меня здесь, Ида, я скоро вернусь!
И Эмиль помчался к курятнику, чтобы скорее посадить Лотту в ее гнез-
до.
Маленькая Ида осталась одна. Яиц было теперь только восемнадцать.
- Вот это вроде протухло, - сказала самой себе Ида, выбирая одно из
яиц. Затем, подойдя к грушевому дереву, она и его разбила о ствол.
- Ой, фу, как пахнет! - сказала девочка. - Так я и думала! Если бы
это яйцо попало в блины - вот был бы ужас! Я бы этого не вынесла! - ска-
зала Ида, выбрав новое яйцо из оставшихся семнадцати.
Это яйцо пахло неплохо, и оно вполне годилось для блинного теста.
- Но теперь уже поздно, - вздохнула Ида. - Зато ни одно тухлое яйцо
не попадет в блины - вот что главное!
И она выбрала еще одно яйцо из оставшихся шестнадцати...
Когда Эмиль вернулся, Ида уже вытирала свои липкие пальчики о перед-
ник.
- Отгадай, сколько было тухлых? - спросила она. - Всего два!
И, немного подумав, чуть мрачно добавила:
- Но семнадцать, ясное дело, можно было бы положить в блины.
- Что ты натворила?! - спросил Эмиль, увидев яичницу под грушевым де-
ревом.
Личико Иды так и просияло.
- Сдается мне, что я напроказничала! - сказала она. - Ведь это и есть
проделка, правда?
- Да, наверное, так оно и есть, - согласился Эмиль.
- А я этого и не знала! - сказала Ида. - Твоя правда, Эмиль, озорные
проделки получаются сами собой.
И тут как раз появился папа Эмиля. Ему нужно было наведаться в сви-
нарник, и он пошел кратчайшим путем, мимо кустов крыжовника. Но при виде
грушевого дерева он внезапно остановился как вкопанный и заорал:
- Что это? Во имя всех святых - что я вижу?!
- Яичницу! - ответил Эмиль.
- Э-э-э-миль! - завопил папа.
И тут Эмиль кинулся бежать во всю прыть - прямо в столярную. А папа
отправился следом за ним, чтобы заложить дверь на засов.
А маленькая Ида, оставшись одна возле яичной лужи, горько заплакала.
- Никогда не попасть мне в столярку! - всхлипывала она.
Однако в тот вечер в Каттхульте блины всетаки напекли. Потому что у
мамы Эмиля хранилось в кладовке много яиц.
- Почему ты не сказал, что все это натворила я? - спросила маленькая
Ида, когда пришла отпереть дверь Эмилю.
- Вот еще! А зачем? Ведь никто не спрашивал, чья это работа. А мне
ведь проделкой больше, проделкой меньше - все едино!
Но когда они все вместе сидели вокруг кухонного стола и ели дивные
блины, маленькая Ида сказала:
- Папа, а это вовсе не Эмиль разбил яйца. Это сделала я!
Папа тут же уронил ломтик блина, который как раз собирался отправить
в рот.
- Ты, Ида?! - удивленно воскликнул он и расхохотался. - Как, и ты,
малышка, принялась проказничать? Ну-ка ешь свой блин, и забудем об этом!
- Нет, мне это не по душе! - строго сказала мама Эмиля. - Надо разоб-
раться!
Тут папа Эмиля чуточку смутился.
- Надо, ясное дело, надо! Для начала я должен попросить у тебя проще-
ния, Эмиль, - сказал он.
Потому что не такой он был плохой человек, чтобы не признаться, если
совершал ошибку.
- Ведь ты простишь меня, Эмиль? Ну что тебе - жалко?
- Ладно! - отозвался Эмиль.
- Но послушай-ка! Почему ты ничего не сказал? - спросил Эмиля его па-
па.
- Вот еще! А зачем? Нечего по пустякам шум подымать!
- И мне тоже это не по душе, - вмешался Альфред и подмигнул Эмилю.
- И вообще, ведь ты скоро снова напроказничаешь, - решила Лина. - Так
что в столярке ты отсидел не зря...
- Не встревай в эти дела, Лина! - оборвала ее мама Эмиля.
- Завтра, - заявила вдруг маленькая Ида, - тебе, Эмиль, незачем озор-
ничать снова. Потому что завтра в столярке буду сидеть я!
ПРОДЕЛКА ЭМИЛЯ N 325
Каттхульт близ Леннеберги, где жил тот самый Эмиль, был просто чудес-
ной маленькой усадьбой. Всем жилось там привольно: и Эмилю, и его ма-
ленькой сестренке Иде, и его маме, и его папе. Да, там хорошо было даже
Альфреду и Лине, каттхультовским работнику и служанке.
- Хотя и у нас случаются беды, ясное дело, - сказала однажды Лина. -
Этот вечный снег зимой, и эти вечные мухи летом! Да еще Эмиль, который
проказничает и летом и зимой. Да, ясное дело, бед здесь хватает!
Но тут мама Эмиля строго взглянула на Лину. О проделках Эмиля она и
слушать не желала. Право, Эмиль и без того огорчал ее, а тут еще Лина
надоедает. Но что правда, то правда - мух в усадьбе хватало. И до чего ж
они были любопытные! Особенно когда в Каттхульте наступало время еды и
все собирались вокруг обеденного стола, чтобы съесть свою тарелку добро-
го мясного супа или что-нибудь еще. Миг - и мухи уже тут как тут! Рассе-
лись по столу и тоже желают обедать вместе со всеми.
Только к вечеру устраиваются они на ночлег на потолке кухни. И наби-
ваются, как сельди в бочку, в потолочные щели. О, как мама Эмиля ненави-
дела мух!
- Несчастные вы черти летучие, в гроб вы меня вгоните! - сказала она.
- Надо бы мне купить клейкую бумагу-мухоловку.